Невеста под замком

Слуга (входит с Милоном). Вот г-н барон фон дер Лохенкрет.

Доктор. Добро пожаловать. Что ваш больной?

Милон. К несчастию, не лучше прежнего. Он теперь только и бредит о брильянтах, а кто настоящим именем назовет его — графом фон Думдумом, он пуще бесится. Хотя в брильянтах знает он толку не более камчадала, однако величает себя первым ювелиром в столице; словом, если и вы при всем искусстве не возвратите ему прежнего рассудка, то вся надежда пропала!

Доктор. Кто? Я? Доктор Аффенберг! да я разве только что мертвых не воскрешаю, а с живыми управляюсь по произволу.

Милон. Дай бог удачу! вот вам бумага, правительством утвержденная и ближайшими родственниками нашего бедного графа подписанная, по силе которой имеете вы полное право поступать с ним по своему благорасположению. Только предваряю вас, что он бывает очень сердит, если станут ему противоречить.

Доктор. Противоречить всякому больному не годится.

Милон. Вся родня наша просит чрез меня, чтобы вы, в знак будущей их признательности, приняли сей подарочек — табакерку, которая хотя не более стоит пятисот рублей, но будет залогом нашей исправности.

Доктор. Охотно принимаю и не иначе, как в знак дружбы. Итак, его сиятельство останется у меня, и уверяю, что через неделю-другую вы увидите его или совершенно здоровым, или — в гробе. Это моя система.

Милон. И самая умная. Не лучше ли умереть однажды, чем умирать каждую минуту! итак, расстанемся. Прикажите проводить меня особым ходом, ибо дядюшка, увидя меня, привяжется, и после изволь с ним ладить.

Доктор, Добрая выдумка. (Звонит. Слуга входит.) Проводи господина барона задним крыльцом, да скажи Иогану, чтобы стерег больного покрепче. Не дерется ли он, когда на него находит?

Милон. Нет! но чего вам бояться? В бумаге, мною вам отданной, именно сказано, что если больной граф чересчур заблажит, то вы его свяжите, скуйте, словом, хоть на всякий час секите, вы все вольны делать и никому ни за что не отвечаете. Итак, до свиданья.

Доктор. Ин прощайте, сударь. (Милон с слугою уходит)

Доктор (один). То правду сказать, что докторское звание самое лучшее в свете, и я ни на какое другое не променяюсь. Лечи себе людей, как знаешь, да бери деньги, вот и все тут. Маленького вора больно секут, большого вешают; а наш брат не только грабь, но даже мори людей тысячами, — и никто тебе ни слова. Хотя я, правду сказать, не так-то молод, и не больно красив, однако — лишь только открою руку с червонцами, так множество прелестных нимф перестают быть спесивыми. Негодная жена моя, конечно, врала, называя меня бесхвостою обезьяной. Как разумно поступил я, что продал ее богатому дураку и тем освободил дом свой от злого духа, самого нечистого и сварливого! — Где бы мне удобнее поместить моего больного, и по какой методе начать лечение? Помещу его в зеленой комнате, а начну пользовать согласно с мнением великого Боэргава, то есть прежде рассержу его сколько можно больше, а потом задам добрый прием чистительного. Но чтоб все это имело более действия, не надобно во весь вечер, ночь и утро давать ему ни есть, ни пить, ни постели для отдыху. Пусть его сиятельство несколько часов попостится, тем здоровее будет. Между тем приготовлю заранее нужные лекарства.

III

Комната, назначенная Руперту. Он сидит на стуле, у окна, в самом угрюмом положении. Утро.

В боковой комнате бьет 9 часов.

Руперт. Праведное небо и вы, блаженные угодники! видано ли когда подобное мучение? Какой злой дух в виде вчерашнего баронского племянника ко мне являлся? Волосы дыбом становятся, когда только вспомню о всем, со мною случившемся. Шутка ли, на 50 тысяч брильянтов, — и не знаю, в чьих они руках! в течение целых 15 часов не выкурить ни трубки табаку, не выпить кружки пива, не съесть куска бутерброду, — вот истинная казнь египетская! Не за то ли уже господь бог меня карает, что хотел жениться на Розине? Так, кажется, это не великий грех. Можно ли только 30 тысяч рублей да и с процентами передать в чужие руки на мотовство и роскошь! это было бы сущее самоубийство! всего вернее, что г-н барон теперь в помешательстве и, считая себя доктором, никого не допускает. Так, точно так! но зачем же запирать меня, как колодника. Никакая политика сего не отгадает! — нет! конец моему терпению! я уже стар для того, чтоб быть предметом поругания, и чьего? Сумасшедшего! (Кричит.) Эй, есть ли здесь хотя одна душа живая? Откликайтесь, хоть бы вы были злые духи!