— Потому что это не люди, Идо. Они могли испортить Валуа карьеру, могли лишить репутации, могли подставить и отправить в тюрьму. Но они решили его сжечь. И потому, Идо, это не люди. Это не животные. Это грязь.
Изабель сжала губы в ниточку, чувствуя, как по щекам потекли слёзы.
Гаскон прав. Тысячу раз прав. И всё же, она сама никогда в жизни не совершила бы подобное — ни одно из преступлений Эрика. У неё бы не хватило мужества.
Она бы выронила оружие, если бы человек рядом с ней заплакал. Неважно, кем он был и что делал. Изабель не смогла бы причинить ему боль.
А ради Эрика?..
— Здесь, в подвале, не подходящие условия для таких ран, — продолжил Гаскон. — Сырость, пыль, кое-где Валуа так и не вывел крыс. Туда мы и отправляли нашу семейку прогуляться. И они гуляли. Долго. Без еды, воды и одежды. Пока руки не начинали сгнивать.
Гаскон сощурил взгляд, подавшись вперёд. В оранжевом свете свечей его лицо приобрело истинно дьявольское выражение.
— Ты знаешь, что это такое, Идо, — боль от сепсиса? Когда на живом теле отмирают ткани. Когда гниют руки. Когда гной пробирается выше по венам, в органы, когда и они поражаются язвами? Вот и мы не знаем. Но раз они вопили, раз их крики отражались от стен, раз они молили о смерти и бились в агонии, значит, мы добились цели. Мы сожгли их без огня. Око. За око.
Изабель всхлипнула. Руки затряслись, колени дрожали и от холода, и от ужаса.
А она жила в этих подвалах целый месяц. Она знала, что где-то в подземельях есть крипта.
Но даже и не подозревала, что в этих жутких, мрачных лабиринтах бродили узники, обречённые на медленную и мучительную смерть.
А ведь Изабель с Эриком здесь были в какой-то степени счастливы.
Здесь появились их надежды, здесь он с такой отчаянной нежностью смотрел на неё.
Если бы Изабель узнала о этой истории чуть раньше…
Гаскон кашлянул дымом, вновь возвращая девушку в реальность.
— Мы не просто так позволяли им гулять. Мы давали им ложную надежду на спасение: побродить по лабиринтам и найти выход, — Гаскон закрыл глаза, затягиваясь. — Когда они совсем ослабевали — тащили ещё живых сюда. Выжигали на телах «П.О.», потом оставляли до востребования.
П.О… Теми же инициалами Эрик подписывал полные страсти письма.
Гаскон медленно выдохнул дым.
— А потом и вешали. То дома у Леру, то на дереве над его парковочным местом, то у него на даче, то в любимом пабе. Он нигде не мог от нас спрятаться. И зная, что ему не избежать возмездия, он ускользнул, — Гаскон скрежетнул зубами. — Нырнул в Сену, набив карманы пальто камнями. Гнида.
Изабель не была с ним согласна. Луи не ускользнул. Эрик, Гаскон и Пьер довели его до такого раболепного ужаса, что он попросту не выдержал. Сдался.
Решение наложить на себя руки приходит не за один день. Для такого нужно время, крайняя степень отчаяния и ужас перед дальнейшим существованием.
И мысли самоубийцы перед роковым шагом казались Изабель страшнее смерти.
Там пустота, холод и страх. Там лишь безнадёга и отчаяние.
Изабель были слишком хорошо знакомы эти чувства.
— Милый, — наконец, произнесла она, справившись с эмоциями, совладав с дрожащим голосом, — пойдём. Нам пора.
Эрик словно очнулся от звука её голоса, ожил, отпустил её из объятий.
— Изабель… нет.
Обернувшись, она коснулась его щеки, заставив мужчину вздрогнуть. Её ладонь была ледяной, впрочем, и от кожи Эрика исходил холод.
— Думаешь… я теперь смогу смотреть тебе в глаза? — он вздохнул, отпрянув, сделав шаг назад. — Ты всё обо мне знаешь. Больше не осталось тайн. И я не вынесу, если увижу, как ты снова прячешь за улыбкой страх.
— Эрик, я вовсе не…
— Уходи. Моё место здесь, среди мертвецов.
— Эрик…
— Я перепишу всё своё состояние на тебя. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Только прошу… уходи и живи. Живи счастливо. Не тяготись моими грехами.
Изабель вновь хотела коснуться его, но Эрик пренебрежительно ударил её по руке.
Девушка вздохнула и перевела взгляд на Гаскона.
— Мсье Мартен, — её голос звучал словно издалека. — Спасибо, что нарушили обещание. Скажите… вы найдёте путь назад?
— Да.
— Тогда возьмите фонарь. И прощайте.
— Идо…
— Ангел мой…
— Как ты посмел подумать, что я буду счастлива без тебя?
Она перевела взгляд на Эрика, хмурясь. В её голосе не было ни угрозы, ни упрёка, однако в глазах мужчины она впервые увидела страх.
Он был беззащитен перед ней, беспомощен, с обнажённой душой и открытым сердцем. Эрик посвятил её в детали своей безрадостной жизни, заполнил все пробелы, не оставил ни одной тайны.
И он был в ужасе от своей же откровенности.
Был в ужасе, что больше ни одна маска не могла скрыть его мрачных секретов.
Был в ужасе от того, кем стал.
Он до того погряз в темноте, что его слепила её доброта, обжигала её любовь, ранила надежда.
Эрик не мог позволить себе быть счастливым.
— Гаскон, — процедил он, — что ты стоишь, идиот?! Забирай её и уходи!
— Мсье Мартен! — воскликнула Изабель. — Только троньте меня!
Она вытащила из кобуры, прикреплённой к фраку Эрика, тяжёлый револьвер, с громким щелчком взвела курок, направив оружие на начальника. Он тут же поднял руки.