Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес

– Это – картежник и афей! – продолжает кричать Гончарова. – Я не позволю такому войти в мою семью! Даже если бы он и не тебе предложение делал, а кому-нибудь из твоих сестер старших, все равно! Можешь идти… и пошли мне сюда…

Тут в дверь раздается стук и голос Афанасия Николаевича:

– Можно?

– Войдите! – отзывается Наталья Ивановна, но глухой старик не слышит и стучит снова. – Скажи ему, Натали, а то он будет стучать до вечера!

Натали выходит и впускает Афанасия Николаевича.

– Ну вот, наконец-то мы можем поговорить… Здравствуй, душечка, как здоровье? – приветливо начинает Афанасий Николаевич.

– Здравствуйте, зуб болит… О чем вы хотите поговорить? Если все о яропольцах, чтобы я их до последней души заложила в опекунский совет, то напрасно! – сурово встречает старика невестка, а Афанасий Николаевич внимательно вглядывается в ее губы.

– А? Яропольцы? Да, да… Вот именно – яропольцы!.. Это единственное средство! Что же я буду делать, если мое имение – майорат? Остается только благодарить своего умного деда… Хотел добиться пособия от казны в триста… ну, хотя бы в двести тысяч для ведения дел, отказали, ничего не могу добиться… Получил письменный отказ – да!.. Что же я еще должен делать?

– Я вам сказала уже, что своего приданого на ваши аферы я не дам! У меня три дочери, их надо выдавать замуж, а с чем я их выдам? – торжественно говорит Наталья Ивановна.

Слово «замуж» расслышано стариком, он оживляется:

– А? Замуж? Вот, кстати! Замуж!.. Пушкин-сочинитель, мне говорили, сейчас был, от Софьи Петровны я слышал, а вы его оттолкнули! А он был бы для нас клад, клад! Он бы мог выхлопотать нам пособие от казны для ведения дел, – вот кто бы мог, – вот этот бы Пушкин, – он мог бы! Ему, наверно, все министры знакомы! Ведь он везде вхож, – с ним все там, на верхах, за панибрата. Он бы для нас золотой человек был!.. С самим государем запросто говорит, это я в Петербурге слышал! А вот же от нас он ушел, я так слышал, просто сам не свой, и чуть калош не забыл!.. – (Грозит пальцем.) – На-та-ли, нельзя так! Женихов ждешь, а их вот все нет, их всё нет что-то… все нет! Кроме этого Пушкина разве кто присватывался? Ведь нет?.. А выдашь замуж одну, глядишь, и других хорошие люди разберут! В этом деле так: стоит только начать! Лиха беда начало!… А? Или ты ничего не говоришь?.. Торговые люди только почин и ценят!

Наталья Ивановна решительно поворачивается от него к стене:

– У меня зубы болят! – кричит она.

– А? Зубы заболели?.. Монашки заговорили, а я разговорил… Вот как ты! Не хочешь слушать того, кто куда больше тебя на свете жил, и все-е, все, все решительно понимает!.. Или, может быть, на приданом вы с Пушкиным разошлись, тогда другое дело, конечно… Что именно о приданом он говорил? Сколько требует? А?

– Ничего не требует! Еще бы приданого он требовал!

– А? Не требует? – (Подскакивая.) – И такого ты жениха гонишь? Да это не жених, это… это, это сокровище! Ничего не требует? Правда, ничего? Что же это за человек такой, а?.. Поэт! Поэт!.. Вот оно, стало быть, что такое поэт!.. И чем больше поэт, чем больше поэт, тем он меньше говорит о приданом! А Пушкин, стало быть, ничего не говорит? А?.. Да ведь это – гений! Это – гений! Честнейшее слово, гений!.. И он всех нас выручил бы, да, да! Он выручил бы, я тебе говорю! А то мы ведь одной ногой уж в долговую яму лезем!.. Где мы и сгнием! Где все мы и сгнием! – И Афанасий Николаевич в страхе подымает руки и выпучивает бесцветные глаза.

– Уйдите, пожалуйста! Не кричите так!.. – кричит Наталья Ивановна.

– А? Ты что сказала?

– Ой, зу-уб! О-ой, зуб, зуб! – изо всех сил кричит Гончарова.

– Зуб я разговорил? Ну что же, я уйду, если так… Если зуб, я уйду! Но только ты знай, Натали, знай и помни: если никто нас вот-вот не выручит, то конец нам! Ко-не-ец нам!.. Конец! Помни!..

И старик уходит с трагическим видом. После его ухода Наталья Ивановна оправляется перед зеркальцем снова, слегка пудрится. Оправляет одеяло. Звонит в колокольчик. Так как никто не идет к ней, звонит снова. Входит Аграфена.

– Звонили, барыня? – спрашивает дородная ключница.

Но барыня раздражается почему-то этим приходом ключницы.

– Отчего это никто не является? Как в пустыне лежишь! И никого, никого дозвониться не можешь, а полон дом народу!

– Да ведь всяк, барыня, при своем деле стоит… А вам кого угодно? – спрашивает, стараясь понять с полунамека, Аграфена.

– Как это кого угодно? Я еще пока замужняя, а не вдова! Я должна о своем муже позаботиться!.. Где барин сейчас?

– Барин? Кажись, я их в саду видела. С Терентием они там, в беседке… И как будто на своей дудке играют.

– На флейте? Ну, значит, это он в меланхолии… Ничего, он и один будет сидеть и играть… Позови мне сюда Терентия, поди!

– Терентия?.. Ну а к барину, своим чередом, кого-нибудь послать же надо? – соображает Аграфена вслух, и это вводит в досаду Гончарову:

– О чем она спрашивает! Послать, так пошли! Возьми и пошли!.. Полон дом народу болтается!..

Аграфена кивает и уходит. Тихо отворяется дверь молельни и входит первая странница, кланяясь.

– Ты зачем сюда? – встречает ее московская барыня.