IV. ПРЕДАТЕЛЬСТВО
Ранним утром в Чистый четверг, 13 апреля 1865 года, у окна одной из комнат Белого дома в Вашингтоне, резиденции американского президента, стояли, беседуя, два человека.
Одному из них, высокому и худощавому, было, наверное, лет пятьдесят-шестьдесят; крупный нос и бородка придавали его лицу довольно строгое, можно сказать, суровое выражение, а глаза, наоборот, смотрели мягко, а теперь особенно дружелюбно. С высоты своего роста он глядел на собеседника, седовласого старика, который, хотя и был достаточно высок, не мог ни в коей мере соперничать с необычно рослым визави. Первым был Авраам Линкольн, повторно избранный президент Соединенных Штатов, вторым — миссионер Эдмон Дантес.
— Но отчего вам непременно нужно уезжать? — спросил Линкольн. — Ведь вы так необходимы нам именно сегодня! Самое трудное, правда, позади… но, боюсь, далеко не все! Поверьте, дорогой друг, я смотрю в будущее с озабоченностью. В открытом бою мы победили мятежников — это неоспоримый факт. Но я опасаюсь тайных интриг, опасаюсь друзей Юга, которые теперь вновь поднимают голову и будут просить о сострадании, о снисхождении к побежденным, к чему я и сам был бы расположен, если бы не боялся, что Юг злоупотребит оказанным ему доверием. Именно по этой причине я бы очень хотел, чтобы вы оставались с нами, помогали нам своим советом или выступали поборником сдержанности и умиротворения на Юге, которому сегодня как никогда необходимы слова утешения и благоразумия.
— Благодарю вас за доверие, мистер Линкольн, — ответил Дантес. — Однако я оставляю вам мистера Бюхтинга и двух юных героев — Ричарда Эверетта и Альфонсо де Толедо; о мистере Эверетте, который предан вам душой и телом, я говорить не буду, ибо для него политика — кровное дело. Честно говоря,
— Поскольку это говорите мне вы, мой дорогой друг, я почти готов поверить вашим словам, — заметил Линкольн. — И все же я уверен: сказанное вовремя дружеское слово подчас имеет огромное значение. Сколько раз я колебался! Порой все дело решала ободряющая поддержка одного-единственного человека, честного и надежного. Бедная Мексика! Нам еще не приходилось обстоятельно беседовать на эту тему. Вы на чьей стороне — Максимилиана или Хуареса?
— Прежде всего мне хотелось бы счастья этому бедному народу, который Провидение подвергает испытанию, — ответил Дантес. — Конечно, всякая разумная политика в Мексике зависит от позиции, которую займут в отношении Максимилиана Соединенные Штаты. Не могли бы вы изложить свои соображения на этот счет?
Лицо Линкольна сделалось очень серьезным.
— Я тоже искренне желаю счастья мексиканскому народу, — сказал он после продолжительного молчания. — И я вовсе не собираюсь давать оценку личности Максимилиана, его способности даровать мексиканцам мир, покой и благоденствие. Но мои обязанности перед собственной страной заставляют меня отдавать предпочтение республиканской форме управления государством. Возможно, монархия сама по себе способна дать народам не меньше счастья, нежели республика. Но у нас в Северной Америке — республиканская форма государственного устройства, причем пока еще довольно молодая и незрелая — ведь что значат какие-то сто лет для мировой истории! Признать в Мексике монархию — значит отдать ей предпочтение перед республикой, а на это мы не пойдем. Вы можете возразить, что подобными доводами уместно руководствоваться политику, человеку, который занимает в Соединенных Штатах государственный пост, а гуманиста, космополита они не волнуют. Если империя быстрее обеспечит мексиканцам процветание, нежели республика, — какое дело вам до формы государственного устройства Соединенных Штатов? Прекрасно, но нам следует рассуждать иначе. Могущественным странам с различными формами государственного управления ужиться в одной и той же части света будет нелегко. У нас превосходные отношения с русским царем, однако мы намерены выкупить у него часть Америки, которой он владеет, чтобы воспрепятствовать проникновению к нам монархической идеи. Мир еще слишком молод, чтобы окончательно решить спорный вопрос, какая форма государственного устройства — монархическая или республиканская — достойнее для человека. Открытие Америки, изолированное положение нашей части света дали наконец возможность принять такое решение. Но чтобы продемонстрировать преимущества нашей формы устройства государства перед европейскими, у нас должны быть развязаны руки. Мы не собираемся создавать в Европе никаких республик, но и не хотим воцарения монархий в Америке. Монро это уже понял, и я — за его доктрину, ибо считаю ее верной.
— А как же Бразилия? — спросил Дантес.