Невидимая Россия

— Да, но ведь уже идут переговоры между советскими, французскими и английскими представителями генеральных штабов, — ответил Павел. — Я не думаю, что Гитлер настолько силен, чтобы выдержать войну на два фронта. По-моему, вся трагедия в том, что он хочет забрать еще Данциг и коридор и отказаться от неприятной обязанности уничтожать в России коммунизм. Вопрос для нас станет более ясным, если мы будем исходить из того, что в мире борются не две основные силы — коммунизм и капитализм, как нам подсказывают сами большевики, а три — СССР, Германия и демократии. СССР надеется стравить демократии с Гитлером; демократии, в лице, скажем, Англии, думают стравить Гитлера со Сталиным — конечно, чтобы избавиться от обоих. А Гитлер хочет балансировать между двумя возможными союзниками и захватить то, что легче захватить, например, Польшу.

— Для нас совершенно безразлично, кто будет воевать с большевиками, — опять вмешался Борис. — Бесспорно одно: фашизм, национал-социализм и капитализм для большевиков одинаково враждебны. Гитлер сильнее других, потому они его больше боятся, но, с другой стороны, больше и уважают. С точки зрения лее интересов России, выгоднее всего, чтобы Гитлер и Сталин пожрали друг друга, а демократии остались пока в стороне, чтобы после неизбежной победы Гитлера не дать ему захватить Россию, что для них самих было бы крайне невыгодно.

— Боюсь, что в возрождении России, кроме нас самих, никто не заинтересован, — заметил Павел.

— Они будут заинтересованы в том, чтобы не дать усилиться Германии и поэтому будут вынуждены помочь нам, — возразил Борис.

Владимир, сидевший до этого молча, поднялся и заговорил в свою очередь:

— По-моему, коммунизм не выдержит большой войны. Большая война сейчас может быть только с Германией. Значит, мы заинтересованы только в том, чтобы не началась война между Германией и демократиями. А бояться, что немцы поработят Россию, не приходится: никакое внешнее господство нам не страшно. Поработить Россию извне вообще невозможно, а если мы даже потеряем часть территории, то только временно. Одним словом, я боюсь только того, что Сталин обманет и Гитлера и демократии и останется в стороне.

— Правильно, — подошел к столу Григорий, — если большевизм продержится еще двадцать лет, это будет значить, что Россия превратится в гигантский концлагерь и в ней вырастет поколение рабов, которым будет очень трудно восстановить настоящее государство.

— Ну, а что мы будем делать в случае войны? — спросил Павел.

— Что ты этим хочешь сказать? — сказал Григорий.

— Я понимаю, что силы наши так ничтожны, что от нашего решения ничего не переменится, но, тем не менее, принципиально решить этот вопрос необходимо.

— И решать нечего! — воскликнул Борис, — надо будет вредить большевикам, чем можно, вплоть до организации вооруженных восстаний в тылу.

— А вы как думаете? — обратился Павел к Владимиру и Григорию.

— Я думаю, Борис прав, — сказал Владимир не совсем уверенно.

— А ты сам что думаешь?

— По-моему, наша цель, говоря, конечно, отвлеченно, будет состоять только в том, чтобы, пользуясь создавшейся обстановкой, делать свое собственное дело — продолжать создавать организацию, около которой могли бы сплотиться национальные силы.

— Но ты, надеюсь, не собираешься создавать эту организацию при помощи большевиков? — спросил Борис, впиваясь глазами в Павла.

— Я говорю только о принципе, — ответил Павел спокойно. — Я бы предпочел работать в советском тылу, не ставя себя в зависимость от иностранной армии, хотя никогда не отверг бы иностранной помощи, конечно, на известных условиях.

— Ну, в случае войны в этих тонкостях разобраться будет трудно, — возразил Борис, не придававший большого значения теоретическим разговорам. — Лучше поговорить о наших практических мероприятиях в случае войны.

— Это тоже будет одна теория, — сказал Григорий, — пока можно предвидеть только одно: в случае войны у нас очень много шансов попасть за решётку и очень мало шансов попасть в армию.

— Я попаду в армию, — заметил Владимир, — Борис тоже, если не получит броню по своему учреждению — он ведь почти в генеральских чинах. Останутся или попадут за решётку: Григорий, Павел и прочие из их разряда.

— Ничего сейчас не выдумаешь, — прервал его Григорий, — надо только установить заранее связь, используя женщин и стариков, чтобы, на случай мобилизации, дублировать все нынешние связи родственниками. А в случае общей каши и развала фронта, каждый будет пробираться в Москву и действовать в зависимости от обстоятельств.