Невидимая Россия

— Почему же он скрыл свою специальность? — насторожился чекист.

— Срок у него короткий, — ответил Григорий, — и он, повидимому, боится, что после освобождения его задержат в качестве вольнонаемного.

Объяснение вызвало как раз нужную реакцию.

— В таком случае мы его немедленно выявим и пришлем к вам, — сказал чекист и тут же приказал секретарю принести учетную карточку.

Григорий ждал с замиранием сердца: что если мои сведения неверны и у него большой срок или еще что-нибудь совсем неожиданное?

— Да… — сказал начальник У.Р.Ч., пробегая злыми глазами принесенную карточку, — возможно, вы и правы. Срок у него всего три года и освобождается он через два месяца.

Камень упал с души Григория.

— Числится он мельником и работает на общих работах… Очень может быть, что мерзавец действительно скрыл специальность. Мы его к вам срочно пришлем, а вы дайте, пожалуйста, свой отзыв.

* * *

Борис просил Григория и Павла помочь тому самому мельнику Мишке, у которого он с Любой скрывался на хуторе в 1930 году после ареста товарищей. Вскоре после отъезда Бориса Мишка, чтобы не быть раскулаченным, бросил мельницу и переехал в соседний городок, где устроился на государственной мельнице. В 1932 году на мельнице были обнаружены хищения. Сам Мишка был виновен только в том, что собирал просыпавшуюся из мешков муку, набивал ею карманы и этим подкармливал семью. Это преступление не было обнаружено. Попал же он по подозрению в соучастии в крупном хищении, за которое был расстрелян заведующий мельницей. Мишка, как бывший лишенец, по особой милости суда получил всего три года концлагеря и попал на канал. На беду связь с Борисом прервалась и жена Мишки сумела ее восстановить только, когда он уже досиживал срок. Мишка непоколебимо верил во всесильность Бориса, несмотря даже на то, что Борис не мог возглавить вооруженное восстание в 1930 году.

За три года работы Мишка исхудал и почти доканал степное здоровье. Оставалось два месяца до освобождения, а сил уже не было. Мишка не выполнял нормы и с ужасом чувствовал, что уменьшенный, благодаря этому, паек не сегодня-завтра сведет его в могилу. Мишка молился, надеялся, падал духом и гадал на бобах. Бобам Мишка верил с наивной непоколебимостью, всегда возил их с собой в маленьком грязном мешочке, а в минуту жизни трудную, уединившись где-нибудь в углу барака, подбрасывая вверх, следил за их расположением после падения.

Чем больше слабел Мишка, тем чаще он прибегал к бобам. Последнее время бобы неизменно показывали резкое изменение судьбы Мишки к лучшему. — Спасусь как-нибудь, — думал Мишка с новой надеждой, а сил оставалось всё меньше. От слабости Мишка перестал бриться и умываться. Возвращаясь из котлована и проглотив жидкий суп — второго Мишка не получал, как невыполняющий норму выработки, он ложился на нары и моментально засыпал, как в бездну проваливался. Однажды, проснувшись утром, Мишка почувствовал, что не может себя заставить встать. — Пускай расстреляют за отказ, — подумал он, — всё равно двух месяцев не дотяну. Эх Боря, Боря, видно, не получил письма от жинки, не знает. Мишка закрыл глаза и накрылся тряпьем. — И бобы соврали, — подумал он с отчаянием, хоть бы лечь понезаметнее, чтобы подольше не увидели. Когда Мишка услышал голос бригадира, он был уверен, что тот пришел, чтобы силой погнать его на работу, и сделал вид, что ничего не слышит.

— Вставай, чорт! Тебя, дурака, куда-то вызывают, пришло срочное распоряжение.

Миша поднялся и протер глаза. Вот они, бобы-то, так оно и есть — перемена судьбы — значит выживу.

Когда Григорий подходил к дощатому зданию канцелярии своего объекта, навстречу вышел Морозов с удивленным выражением лица.

— Прислали нового специалиста, гражданин начальник, — какой-то чудной, совсем дикий и того гляди загнется.

— Опять надули, — ответил Григорий, изображая на лице негодование, — говорили, что пришлют высококвалифицированного техника.

— Какой там техник! — язвительно усмехнулся Морозов. — Обыкновенный неграмотный мужик.

Войдя в канцелярию, Григорий увидел в углу скорбную оборванную фигуру заключенного. Фигура сидела на корточках, острые колени необыкновенно худых ног почти упирались в подмышки, длинный острый нос безнадежно свешивался к земле. Заключенный спал.

— Доходяга… — мрачно протянул Морозов, перестав улыбаться.

— Вот что, ребята, — сказал Григорий, — такого грех выгонять. Пусть сегодня отдохнет. Проведите его, как подсобного рабочего, потом разберемся.

Через три дня Мишка, которому выводилась полная норма, отдохнул, отъелся и стал проявлять признаки жизни. Григорий не говорил о нем с Морозовым, Морозов не говорил с Григорием, а счетовод аккуратно выводил сто процентов выработки, хитро комбинируя различные работы таким образом, что нельзя было понять, каков Мишка, как специалист.

Григорий дал Морозову денег и велел достать Мишке вволю хлеба. Через две недели Мишка стал приобретать человеческий образ. Однажды Григорий улучил момент, когда никого не было близко, и спросил Мишку:

— Петрова Бориса знаешь?

Потолстевшее лицо Мишки озарилось радостной улыбкой.