После этого 21 августа сирийские вооруженные силы использовали зарин против мирного населения в Гуте – контролируемом повстанцами пригороде Дамаска. Более 1400 человек, в том числе дети, погибли. Разведывательной информации об этой атаке хватало, ужасные видеозаписи показали во всем мире. Сьюзан Райс, которая теперь занимала пост помощника президента по национальной безопасности, провела несколько заседаний комитета глав ведомств, на которых рассматривались различные варианты ответа. Подавляющее большинство присутствующих согласились с тем, что вопрос состоял не в том, нужен ли силовой ответ, а в том, каким именно он должен быть. В восточной части Средиземного моря курсировали американские военные корабли, оснащенные крылатыми ракетами, способными поразить ряд потенциальных целей – аэродромы, с которых сирийский режим осуществлял химические атаки; предполагаемые склады химического оружия; а также дворец и парк вертолетов Асада. Французы были готовы участвовать в операции. Британцы тоже были не против – до тех пор, пока 29 августа после безобразно организованного голосования британский парламент не запретил премьер-министру Дэвиду Кэмерону участвовать в военной операции в Сирии.
30 августа по требованию Белого дома Джон Керри выступил в Зале договоров Госдепартамента с жестким заявлением. Я участвовал в подготовке этого документа. В нем было все, кроме предполагаемого военного вмешательства. И госсекретарь, и я ушли тем вечером домой с убеждением, что президент отдаст приказ о наступлении в ближайшие выходные. Я, как и Керри, твердо верил, что это было бы правильное решение. Асад не только пересек «красную линию», но и нарушил одну из важнейших норм международного права.
Военное вмешательство было сопряжено с определенными рисками. Удары по складам химического оружия могли привести к выбросам ядовитых веществ в атмосферу, к тому же мы знали, что не сможем обнаружить и уничтожить все запасы. Асад мог повысить ставки и ответить еще более жестко, толкая нас всех на скользкий путь. Мне, однако, казалось, что наши аргументы были более обоснованными, чем опасения тех, кто боялся этого скользкого пути. Я разделял скептицизм президента в отношении склонности вашингтонского истеблишмента использовать в качестве универсального оправдания применения силы «угрозу для авторитета США». Но в данном случае речь шла не о нашем авторитете. Разведданные неоспоримо свидетельствовали о применении Асадом химического оружия, и мощный карательный удар в ответ на химатаки был бы нацелен на защиту нормы международного права и предотвращение использования химического оружия в будущем, а не на смену режима или непосредственное участие в гражданской войне. Это были самый удачный повод для применения силы против Асада и лучшая возможность повлиять на траекторию конфликта в краткосрочной перспективе.
Ночью Керри позвонил мне и сообщил, что намерения президента изменились.
– Не могу поверить, – сказал он, – но президент только что по телефону информировал меня о том, что удара не будет.
Последовала череда быстро сменяющих друг друга событий. В пятницу, ближе к вечеру, президент вышел на прогулку вокруг Южной лужайки Белого дома, которую он традиционно совершал в конце рабочего дня. Его сопровождал глава аппарата Белого дома Денис Макдоноу. Денис был лучшим собеседником, какого только мог желать президент, – вдумчивым и очень тонким. Обама опасался принимать решение без одобрения Конгресса. Поскольку удар по Сирии мог привести к целому ряду непредвиденных последствий, он хотел, чтобы Конгресс взял часть ответственности на себя. Если мы собирались применять силу, делать это следовало в рамках закона, отказавшись от дурной привычки исполнительной власти к превышению полномочий (а Конгресса – к уклонению от ответственности), от которой мы начали страдать после событий 11 сентября 2001 г. Недавнее фиаско Кэмерона в парламенте указывало на то, что и у нас все может пойти не так, как планировалось. Поэтому президент настаивал на необходимости заручиться поддержкой Конгресса.
На следующий день Обама сделал краткое публичное заявление, указав, что будет добиваться одобрения удара по Асаду Конгрессом. Перспективы получения поддержки Конгресса были весьма туманны. Лишь немногие республиканцы были готовы помогать Обаме, а многие демократы были встревожены, опасаясь дежавю войны в Ираке 2003 г. Французы почувствовали себя брошенными. Наши арабские партнеры были в шоке: они сочли это решение еще одним подтверждением нашей ненадежности и сделали еще одну запись в скорбном перечне претензий к США, первым пунктом которого значился наш «отказ» от Мубарака.