Госсекретарь Керри неутомимо пытался использовать все дипломатические возможности. Он провел много часов у телефона и в комнатах переговоров, беседуя с Лавровым. У русских не было ни рычагов влияния на Асада, ни желания указать ему на дверь, сколь бы неприлично ни было иметь с ним дело. Путин готов был терпеть любые непристойности Асада, наслаждаясь разговорами в арабском мире о том, что Россия – более надежный партнер, чем Америка. Как мне сказал король Саудовской Аравии Абдалла, «пускай русские неправы, поддерживая Асада, но они по крайней мере не бросают друзей». Столь же неутомимо, как и на поиске дипломатических возможностей, Керри настаивал в Вашингтоне на необходимости усиления поддержки оппозиции, а затем и на целенаправленном использования силы против режима Асада, чтобы помешать его успехам и усилить дипломатическое влияние США. Белый дом реагировал без особого энтузиазма – возможные возражения и опасение провала, как обычно, перевешивали потенциальные выгоды.
Летом 2014 г. меня пригласили на неофициальное совещание, проходившее во второй половине дня в Овальном кабинете Белого дома. Президент и его советники в течение двух часов обсуждали главным образом сирийский кризис. Собравшиеся говорили о том, что умеренное крыло оппозиции теряет влияние, а позиции суннитских экстремистов усиливаются. Это соответствовало утверждениям Асада, что он был единственным, кто мог защитить светский режим в Сирии от исламистских радикалов. Русские, по моему мнению, вряд ли могли бы задействовать серьезную дипломатию и уж тем более не стали бы использовать свои ограниченные возможности, пытаясь повлиять на передачу власти. Я сказал, что для того, чтобы оживить дипломатию, следует поставить «больше фигур на шахматную доску», а именно разработать широкую и эффективную программу военной подготовки и вооружения слабеющих представителей умеренной оппозиции и рассмотреть вопрос о создании нескольких своего рода «зон безопасности» вдоль границ Сирии с Иорданией и Турцией, где оппозиционеры могли бы проходить обучение, охраняя перемещенных лиц, и таким образом постепенно усваивать навыки управления. Это могло бы по меньшей мере указать на направление будущего транзита власти.
Эти доводы были знакомы президенту. Он внимательно выслушал их, не отметая с ходу, но трудно было не заметить, что рекомендации относительно создания «зон безопасности» вызывают у него раздражение, поскольку в связи с этим вставало множество вопросов о том, кто именно будет обеспечивать безопасность и сколько это будет стоить, не говоря уже о сложном вопросе о международно-правовых основах таких зон.
Шел 2014 г. Неожиданно быстро начал набирать силу ИГИЛ. Мосул пал. Возникла серьезная угроза стабильности в Ираке, которая в конечном счете подвигла Белый дом на более решительные действия. Под руководством Пентагона была запущена программа военной подготовки и вооружения умеренной оппозиции стоимостью $500 млн. По официальной версии, участники программы должны были бороться не с Асадом, а с ИГИЛ. Как оказалось, мы действовали слишком неуклюже и делали слишком мало и слишком поздно, чтобы оказать какое-либо заметное влияние на гражданскую войну в Сирии. Коалиция исламистских боевиков, воспользовавшись действиями ЦРУ в сочетании с поддержкой стран Персидского залива, добилась значительных успехов, что вызвало глубокую озабоченность в Москве[142]
. В результате в начале осени 2015 г. Путин более решительно вмешался в гражданскую войну в Сирии, при относительно скромном российском военном присутствии добившись максимального политического эффекта. Российские удары с воздуха поддержали силы Асада и помогли им получить преимущество на земле. В итоге в конце 2014 г., когда я оставил работу в правительстве, возглавляемая нами кампания против ИГИЛ загнала халифат в прежние границы Мосула и Эр-Ракки. Башар Асад остался в Дамаске. Он установил контроль над большинством крупнейших населенных пунктов Сирии, опровергнув предсказания о своем близком уходе, и разрушил свою страну, восстанавливать которую придется уже новым поколениям.