А нервных слов на диск намотано,
а встреча злобная, как стронций.
Ведь на московском эскалаторе
и у себя с твоим же фото,
я ждал и ждал. Так ждут локаторы потерянного самолета.
Наветы, слухи, подозрения,
слова прогорклые, как старость, развеялись, как наваждения…
И что же вместо них осталось?
Ведь самолетика взлетевшего
уже никто не ждет отныне… Подумаешь — какого лешего?
И побредешь своей пустыней.
ИНЦИДЕНТ
За стеклянной стеной учреждений,
в коридорах, где сотни дверей, пролетел незамеченный гений, пролетел на глазах у людей.
Не заметили. Не захотели.
Опустили испуганно взгляд.
При зарплате остались. При деле.
И никто из них не виноват,
что своим очевидным явлением
дал обидно он всем ощутить то,
что все остальные — не гении.
А такого не может и быть!
Гений молча побился о стены,
молча вылетел через окно. …
Так актер исчезает со сцены.
Так хоронится в землю зерно.
КОМ В ГОРЛЕ
Андрей —
трехлетний мальчик
в Доме ребенка,
разглядывая с воспитательницей
свои фотографии,
с гордостью говорит:
—У меня много Андрейчиков!
Он еще не знает,
что мама
вместе с ним
оставила все эти фото.
Больше за ним не придет.
* * *
Короче становятся дни. Короче становятся годы. Короче становятся циклы природы.
Весна промелькнула.
И лето за ней.
А вот и зима
уже у дверей.
Где осень? Где рощ пестрота?
Где клин журавлиный летящий?
Ну разве что песню дежурно пропел
об осени радио-ящик…
Может, поспешней
живет человек
или земля
ускоряет свой бег?
Но только корнаются дни
короче, короче, короче. Длиннее, длиннее, длинней бессонные ночи.
К ОКОНЧАНИЮ РОМАНА
Семь лет я снаряжал свою громаду
и вот—навстречу людям отпустил…
Где ж долгожданной радости награда?
С листом бумаги я сижу без сил.
Уже мой труд живет своей судьбою,
уже он не нуждается ни в чем.
И расстоянья между ним и мною становится все больше с каждым днем.
Гляжу я вслед устало и сурово.
Я отдал все. Осталась пустота.
А на столе, как жертвы, жаждет слова пустая плоскость свежего листа.
ЧАЙХАНА НОЯБРЬСКИМ УТРОМ
Слышен разговор, а тишина.
Горлица воркует—тишина.
Над жаровней
тихо дым восходит.
Чайхана, как утро, неслышна.
Всходит солнце.
И стоит луна.
Лист кружит
в беззвучном хороводе.
Чай зеленый
стынет в пиале.
Стынет снег
в ложбине на горе.
Остывает год
перед зимою.
Мало мест
я знаю на земле,
где я так
наедине с собою.
Эта остановка
на пути —
миг короткий
дух перевести—
многолетнее
я кончил дело.
Все, что позади и впереди,
перед этим мигом
онемело.
В стылой синеве
парит орел.
Терпкий чай
мне крепко скулы свел.
Голоса людей и птиц
слышнее…
Лист чинары
падает на стол.
Миг еще
я посижу под нею.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ночью я был заселен
в двухкоечный номерок.
Чтоб не будить соседа,
света я не зажег.
Наощупь к свободной койке
пробрался, задевши стул,
во мраке постель расстелил я,
как бог молодой заснул.
Меня разбудили крики:
— Огня! Давайте огня!
Я с одним пистолетом,
танки прут на меня!
Кашлянул я осторожно,
тихо сказал:
— Сосед…
И отозвался голос:
— Простите, огня у вас нет?
Нашарив на тумбочке шаткой
спичечный коробок,
его во тьму протянул я.
Вспыхнул во тьме огонек.
И разговор завязался,
странный такой разговор.
Что думаю я о звездах,
спросил невидимка в упор.
И, не дождавшись ответа,
снова он вопросил:
—В одном ли и том же пространстве
несутся сонмы светил?
И сам же ответил: —В разном.
Каждый и миг и час
вся Солнечная система
Куда-то уносит нас.
Все дальше, в иные просторы,
где не были мы никогда,
с Землею летит и небо,
и каждая в нем звезда.
Казалось, койка и комната
кренясь, полетели во мрак.
Вздыхал огонек папироски,
как звездочка, как маяк.
— Но что, —я спросил невидимку,
придерживаясь за кровать,—
всей астрономией этой
хотите вы доказать?
—А то, что пока вы спрашивали,
переместился мир
на тысячи километров
средь солнц и средь черных дыр.
Иные идут облучения
неведомые сюда,
где кажется все неизменным,
и если помнить всегда,
что ступить невозможно
дважды в один поток,
то каждый миг уникален,
каждый воды глоток.
…Погас огонек папиросы.
Сверчками ночная земля
пела, врезаясь в космос
морзянкою корабля.
Когда я заснул—не знаю.
Новое солнце взошло,
как предисловие к утру,
что мне навстречу текло.
Вскочив с постели, увидел
застеленную кровать.
Кто был мой невидимка,
я так и не смог узнать.
Лежал на тумбочке шаткой
спичечный коробок,
где было написано:«Помни».
Я в новый вступил поток.
-