Невидимая сторона. Стихи

Идут к остановке. Мы тоже,

и мы к остановке пройдем.

И втиснемся в тесный автобус, билет несчастливый возьмем.

И только любви нашей глобус

и в давке закружит вдвоем…

ЛЮБИТЕЛЬСКИЙ ФИЛЬМ

В поездку взял он киноаппаратик

и все снимал ее, чуть поотстав.

Вот переходит улицу Крещатик.

Мелькнула над перилами моста.

А вот к Аскольду с Диром по дорожке

сбегает меж платанов крутизной,

и вдруг остановилась — босоножку

сняла, чтоб камень вытряхнуть долой.

Плывет в Днепре. Идет мостом Патона.

Встречается с подругой на углу.

А вот щенка погладила влюбленно.

Вдевает нитку в швейную иглу.

А вот грозит:

— Не смей снимать, ну, хватит!

А вот она выходит из дверей

и смотрит в объектив всех виноватей.

А тут смеется средь своих друзей.

Вот судьбы операторов какие —

фильм просмотрел он. Только и всего.

Жила она. Жил яркий, летний Киев.

Но в этой жизни не было его.

ИНЕЙ

Шел самолет в морозном небе

с полоской вслед.

На землю утром выпал иней.

Стал белым свет.

Казалось, черного не будет,

вновь жизнь проста.

Забыты горести и беды,

земля чиста.

Все-все исчезло, улетело.

Остался лишь

инверсионный след деревьев, заборов, крыш…

ОГНИ ЗЕМЛИ

Я пролетал над Сибирью,

как над скопленьем миров

и видел

спирально закрученные

галактики городов.

Огни драгоценно сверкали

в студеной ночной глубине,

будто бы в зазеркалье —

недоступные мне.

Лбом прислонясь к окошку,

глядя на грозди огней,

я ввязывался понемножку

в страннейшую из затей.

Как будто в разведку вышел

из дальнего космоса я

и вижу лишь то, что вижу, —

вспышки планеты Земля.

Впервые лечу дозором.

загадочен мир земной,

слежу изумленным взором —

что там внизу, подо мной?

Как будто не знаю кварталов,

ни труб заводских, ни реклам,

ни пешеходов усталых,

ни комнат, ни телепрограмм.

Как будто не знаю, что люди

на грани последней войны…

Что было здесь? И что будет?

Безмолвствует череп луны…

И вновь световых мозаик

мерцает игра под крылом.

Крен — крыло исчезает.

Посадка. Моторов гром.

Люди на аэродроме.

Ночных фонарей лучи.

Вошел я в гостиничный номер.

Свой огонек включил.

СУМЕРКИ

Тоской непонятной мучил не раз передзакатный

сумерек час.

Казалось, он вечен,

и сводит с ума —

не день и не вечер,

не свет и не тьма.

И лампочку рано

еще зажигать.

И капает с крана

в кухне опять.

Не сделать и шага — закрыты пути.

И все-таки тяга

куда-то уйти.

Вот так я однажды

стоял у стола

без всякой надежды —

не свет и не мгла.

И звуки земли

замирали в тиши. Пришли и ушли,

не тревожа души,

мыслей осколки,

образы дня

все, что без толку

томило меня.

…Стало так чисто.

И глянула высь

звездою лучистой, внезапной, как мысль.

ТЕРАПИЯ

Сберкнижки не было —

появилась сберкнижка.

Машины не было —

появилась машина.

Дачи не было —

появилась дача.

Были друзья —

не стало друзей.

Остались только

«нужные люди».

Был он здоров —

стал болеть.

Готов он был все отдать:

сберкнижку,

машину,

дачу,

только б вернули ему здоровье.

Доставал дефицитные лекарства,

лежал в больницах.

Диагнозов много —

здоровья нет,

весь разваливался

с головы до ног.

Наконец, когда

стало уже совсем плохо,

судьба

свела его с человеком,

который сказал:

— Благословите вашу болезнь!

Вы бежали

совсем не в ту сторону.

Болезнь остановила вас.

Возвращайтесь понемногу

к себе.

Он испугался:

—  А как это сделать?

Я не знаю, где я!

Куда возвращаться?!

—   Возвращайтесь туда,

где вы — маленький,

удивляйтесь небу и солнцу,

тайне собственной жизни.

Возвращайтесь в то место в вас,

что лежит под коростой корысти.

Вспомните о друзьях,

и у них могут быть беды.

Вы им позвоните, узнайте,

ничего о своих бедах не говорите,

а просто

постарайтесь помочь им,

и обязательно бескорыстно.

Так воскреснете вы

для этих людей.

И они для вас

тоже воскреснут.

—  А потом? А потом? —

торопился узнать он рецепт

и хватался за лацкан его пиджака,

повторяя: — Я вам заплачу

много денег!

—  Денег я не беру,

я ведь сказал — бескорыстно, —

отвечал человек

и добавил печально:

— Значит, вы не поняли,

в чем здесь лекарство…

—   Нет, я понял! Я понял! —

вскричал тут больной,

потрясенный, что чужой человек

занимается им

и не хочет за это брать денег.

—   Что ж, вперед! —

человек улыбнулся, —

а дальше

вы и сами

все постепенно поймете,

вас научит тот в вас,

о котором вы просто забыли,

он нисколько меня не глупее.

И больной этот

выздоровел!

Все рентгены,

все анализы,

все измеренья давленья

к изумленью врачей,

подтвердили: здоров.

* * *

Проковыляла по небу летучая мышь.

И наступила вечерняя тишь.

Только волны чуть слышен накат…

И над кипарисами звезды горят.

Классический черноморский пейзаж — любуйся им, Жанна, покамест он наш.

Ни выстрела нынче, ни крика в горах.

Ну что ж, что повис над долиною страх.

Стоят патрули на скрещеньях дорог — курсанты стоят, да поможет им Бог.

И танки в предгорье — вон там за шоссе

стоят наготове в холодной росе.

Сухуми, Тбилиси, Баку, Карабах…

Ни выстрела нынче, ни крика в горах.

Не бойся, никто у нас не отберет

билеты обратные на самолет.

Классический черноморский пейзаж — любуйся им, Жанна, покамест он наш.

* » *

Когда покойный Юра

чечетку отбивал,

дробно каблуками

колотил паркет,

я все свои печали

мигом забывал.

Так год прошел.

И два прошло.

И даже много лет.

То у меня,

то у него,

то в номерах отелей

под перестук, под перебор

крепких каблуков.

(Опять грустишь?

Опять печаль?

Да что ты, в самом деле?!»