Невидимка и (сто) одна неприятность

— Смотри, — Лагранж уселся удобнее, вскинул обе руки. В воздухе перед нами возникла объемная трехмерная схема — переплетение разноцветных, слабо светящихся линий, перемешанное с какими-то знаками и бог еще знает чем. — Это схема защитного заклинания. Вот этот, этот и этот узлы отвечают за опознание ауры человека, который пытается проникнуть через заклинание…

Он рассказывал уверенно, тем же выразительным голосом, которым зачитывал лекцию по практической магии, ловко крутя схему, увеличивая отдельные моменты, что-то объясняя. Признаться, нить его рассуждений я потеряла очень быстро, но переспрашивать и вникать не хотелось. Во-первых, все равно очень вряд ли я когда-нибудь смогу это применить. Во-вторых, не среди ночи после тяжелого дня вникать в хитросплетения высшей магии. Но мне нравилось глазеть на красиво переливающиеся линии. И… слушать увлеченный голос тоже нравилось.

— Понятно? — Лагранж свернул схему и повернулся ко мне.

— Понятно, — зевнула я. — Понятно, что ты первостатейный зануда, оказывается, а так и не скажешь!

Даниэль усмехнулся и насмешливым покровительным жестом взъерошил мои и без того лохматые волосы. Я возмущенно отстранилась и попыталась призвать прическу к порядку.

— Ладно, я тебе с утречка еще раз объясню.

— Ого! Угрозы в ход пошли!

Парень рассмеялся.

— Ладно, Лали, спи, — он собрался подняться, прихватив с подоконника зеленку.

— Ну нет уж! — возмутилась я, сообразив вдруг, что действительно останусь без “возмездия”. — Ты куда собрался, а красить?! Никаких исключений! Раз приперся, делай то, зачем приперся. Не хватало мне еще проблем из-за твоих благородных порывов!

Я поудобнее уселась на кровати и выжидающе уставилась на Даниэля. Парень ухмыльнулся, отвинтил крышку и опустил кисточку в пузырек.

— Сама напросилась!

— Нарисуешь что-то неприличное — в следующий раз мы придем с супер-клеем.

От первой линии, щекотно проведенной по носу я поморщилась и едва не чихнула. У Лагранжа напротив было такое предвкушающее выражение лица, что я не выдержала и закрыла глаза, чтобы не видеть этой довольной рожи. Может, если сильно не дергаться, он сумеет все же изобразить что-то относительно достойное, так что буду на занятиях не просто лягушкой сидеть, а симпатичной лягушкой!

Кисточка мазнула по щеке. Кружок и полукружия. Кажется цветочек. Никакой фантазии!

На лбу — солнышко. Не звезда, и на том спасибо…

Ощутив прикосновение ко второй щеке, я даже не сразу поняла, что это уже не кисточка.

Лагранж провел пальцами по коже, коснулся губ. Я изумленно распахнула глаза, успела увидеть его лицо близко-близко, успела даже разомкнуть губы, набирая воздух для возмущенного оклика…

И больше ничего не успела — он меня поцеловал.

Поцелуй был нежным, почти невесомым. Просто прикосновение губ к губам. Но бесконечно долгое... А потом Даниэль прихватил нижнюю, слегка потянул и выпустил. И жаркое дыхание щекочуще коснулось кожи вместе с шепотом:

— Дыши, Лали.

Мое тело будто только этого приказа-разрешения дожидалось. Я судорожно хватнула ртом воздух и вместе с ним — новый поцелуй. Напористей, глубже, жарче, острее…

Я растерялась. Потерялась.

Я не знаю, что делать! Я не умею! Я никогда не…

Хотя при чем здесь — не умею?

Я не хочу!

Не хочу…

Не…

Хочу…

Мягкие губы. Обжигающее дыхание. Горячий язык...

Острый укус.

Такой неожиданный, что я набираю воздух в легкие с каким-то судорожным стоном-всхлипом, и Даниэль замирает. Теперь он касается меня только кончиком носа, и, казалось бы, вот он — шанс сбросить оцепенение. А я не могу даже открыть глаза, не то, что оттолкнуть или отклониться. Так и сижу, зажмурившись, вцепившись в одеяло.

И не верю, что он это сделал.

Он не мог. Я — Невидимка. Я никому не интересна.

Кончик носа чертит линию вверх — по переносице, и поцелуй на этот раз целомудренно касается лба — центра нарисованного солнышка. И это словно рушит опутавшие меня чары, я, наконец, смогла отпрянуть, уставившись на Лагранжа широко открытыми глазами.

Он смотрел на меня серьезно, без следа привычной насмешки. Глаза с расширившимся зрачком казались неожиданно темными, и грудь часто вздымалась, натягивая ткань футболки.

— Зачем?.. — хрипло сорвалось с моего языка.

— Зачем? — изумленным эхом переспросил Даниэль. И улыбнулся своей безбашенной солнечной улыбкой. — Дай-ка подумать… зачем люди целуются?..

Он возвел глаза к потолку и задумчиво постучал пальцем по губам.

Я вспыхнула и отвернулась.

Дурак!

Губы горели. В теле поселилось какое-то странное тянущее чувство, и от одного ощущения его присутствия за моей спиной по позвоночнику пробегали мурашки. Незнакомый пьянящий коктейль ощущений кружил голову.

Тишина затягивалась.

— Если хочешь, никто не узнает, — прозвучал голос за моей спиной.

— Что не узнает?

— Что ты мне нравишься.

— А ты мне нет! — рывком обернувшись огрызнулась я.

Лагранж теперь полулежал на моей кровати, опершись на локоть и смотрел на меня, сидящую, снизу вверх.

— Опять врешь, — констатировал он, и прозвучало это без капли самодовольства. — Моя очередь спрашивать — зачем?

— Затем, что мне это все — не нужно! — рассердилась я.