Невидимка и (сто) одна неприятность

Первая попытка провалилась, сила сорвалась, распылилась в воздух, я нахмурилась, тряхнула головой, сжала-разжала ледяные от волнения пальцы и снова положила их на горячую кожу.

Нет, я смогу. Все получится. Надо, чтобы получилось. А то этот дурак так и будет ходить и мучиться из-за своей дурацкой гордости.

Вдох-выдох. Не будь бестолковой бабочкой.

Наконец неяркое серебристое свечение окутало ладони. Неуверенно мигнув пару раз, оно засветило ярче и ровнее, и я боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не сбить концентрацию. Под этим свечением багрово-красный цвет сначала сменился сине-фиолетовый, а потом постепенно начал принимать зеленоватые и желтоватые оттенки — и медленно уменьшаться.

Но до конца меня не хватило.

Я столько сил и нервов вбухнула в стабильность заклинания, что на мощность уже не осталось. И когда серебристое свечение померкло, у меня едва не потемнело в глазах, и я жадно хватнула ртом воздух — я и правда забыла дышать в процессе.

Ну… все же отчасти у меня получилось: от жуткого на вид кровоподтека на треть корпуса осталось два небольших бледных желто-зеленых пятна. По крайней мере, ему больше не должно быть больно.

Я все же осторожно потыкала пальцем в центр одного из пятен и уточнила:

— Ну как? Лучше? 

Даниэль

Есть предел человеческим выдержке и терпению!

Когда я сгреб девчонку и перетащил её, легкую как пушинка, к себе на колени, она пискнула, расширила бездонные черные глаза, округлила припухлые, искусанные в процессе лечения губы и вцепилась в мои плечи в попытке удержать равновесие.

Наверняка у нее было что сказать на такое вопиющее распускание рук, но она потерялась, когда я выпрямился, прижимая ее к себе, живот к животу, грудь к груди, нос к носу.

Лучше ли мне, девочка-невидимка?

Мне хорошо, как никогда не было. Но ты даже не представляешь, какой пыткой было наблюдать за тем, как ты меня лечишь, трогаешь, волнуешься — и не сорваться раньше.

— О, прекрасная целительница, позвольте расплатиться с вами за вашу неземную доброту, — пробормотал я, растягивая сладкий момент ее замешательства, а потом накрыл ее губы своими.

В этот раз я целовал ее иначе. Жадно, жарко. До потемнения в глазах, до потери пульса. До слабого привкуса крови из разбитой губы. Потому что теперь я знал, что она ответит, не оттолкнет. Потому что ей этого тоже хочется, даже если сама себе она в этом ни за что не признается.

И она ответила. В первые мгновения напряженная, скованная, она как-то вдруг обмякла, прильнула, раскрылась мне навстречу, и пальцы, впившиеся в мои плечи, разжались. И когда они неуверенной лаской зарылись в мои волосы, меня едва ли не затрясло.

До одури хотелось сделать это прямо сейчас, прямо здесь, забраться ладонями под блузку, под юбку, ощутить ими нежный шелк кожи, а потом и вовсе избавиться от дурацких тряпок, но я только сильнее сжимал Лали в объятиях, впечатывал в себя, довольствуясь пока малым.

Потому что и это уже было много.

Я знал, что поступаю недальновидно и эгоистично. И все равно не мог иначе.

Я оторвался от нее с сожалением. И с трудом. Но все же оторвался, и взъерошенная, ошарашенная, раскрасневшаяся Лали коснулась пальцами собственных губ, будто не могла поверить, что снова — и на те же грабли! Целоваться с Лагранжем, ай-яй-яй!

Было жарко. И весело. И отличное настроение бурлило и кипело внутри, наполняя деятельной энергией.

— Ты… ты… — затуманенный взгляд постепенно обретал ясность и привычную колючесть, а вот слова находились с трудом. — Ты что, хочешь сказать, что ты меня поцеловал и… расплатился?!

И пока золотая рыбка хлопала жабрами, пытаясь сформулировать, что думает о некоторых бессовестных белобрысых типах, я, не утерпев, чмокнул ее в нос и ссадил с себя, пока Лали не поняла, на чем именно она елозит и ерзает, и почему оно стало больше и тверже.

А потом подхватил с пола рубашку и, вынырнув из ее ворота, согласился:

— Ты права, денежное средство так себе, вернешь при случае!

— Лагранж! — в плечо прилетел чувствительный тычок острым кулачком.

— Ладно, ладно, прости! — окончательно рассмеялся я. — Не так понял твое возмущение. Раз мало, я потом еще накину! — и с удовольствием снова подставил плечо под удар.

— Какой же ты! — возмущенная до глубины души седая девочка, не найдя удовлетворения в физической расправе, вскочила на ноги и оскорбленно одернула юбку и пиджак.

— Какой? — полюбопытствовал я, глядя на нее снизу вверх.

— Дурак! — фыркнула Лали и, повернувшись на каблуках, зашагала к выходу из башни.

— Меня сегодня можно не провожать, — крикнул я ей вслед. — Но встречать — обязательно!

Гордое молчание было мне ответом.

И я снова внутренне рассмеялся, откидываясь затылком на холодный камень.

Отлично мы сегодня друг друга избежали, ничего не скажешь!

Заморачиваться с вылавливанием Эриндейла в одиночестве я не стал. Подошел к нему, когда подонок сидел в окружении верной свиты и, игнорируя надменно-враждебный взгляд, бросил:

— Пойдем, поговорим.

Эриндейл поколебался, но выставить себя трусом, побоявшимся остаться со мной наедине, не захотел.