Невидимки

— Что, по-твоему, я делал у черта на куличках в лесу? — продолжаю я.

— Ладно, выкладывай, что случилось.

Я рассказываю ему все, что помню. Вернее, то, что имеет отношение к делу, — ни про Лулу, ни про наш разговор, ни про встречу с Джен, если уж на то пошло, я не упоминаю.

Когда я рассказываю ему про находку на Черной пустоши, он хмурится:

— И когда ты собирался рассказать мне об этом?

— Это случилось в субботу. В выходные, понимаешь? Я подумал, это может подождать до понедельника. Но в воскресенье я поехал к Янко.

Вид у Хена становится все более и более осуждающий. Наверное, мне следовало рассказать ему и об этом тоже. Но ведь он стал бы меня отговаривать.

— Потом Иво пригласил меня на ужин. И вот я здесь.

— Ты не говорил ему о человеческих останках?

Именно за этим я туда и поехал. Но дело в том, что я не помню, чтобы я что-то об этом говорил.

— Я не знаю, — признаюсь я.

— Ну и… с чего ты взял, что он тебя отравил?

— Видимо, я все-таки ему рассказал. Чтобы посмотреть на его реакцию.

Хен вздыхает:

— Если не принимать во внимание твои домыслы… Ты считаешь, что он заранее заготовил ядовитые растения… или сбегал в лес и нарвал их, пока ты там сидел?

— Он вполне мог. Я ездил купить пива…

Я умолкаю, потому что понимаю, что ничего не говорил Иво до того, как уехать в паб. Если, конечно, моя возвращающаяся память не играет со мной злую шутку.

— Полицейские сказали, у тебя в машине были какие-то растения, — произносит Хен.

Я смотрю на него в полнейшей растерянности.

— В твоей машине обнаружили следы белены.

— Но откуда они могли там взяться? Разве что Иво подбросил ее туда…

Взгляд Хена суровеет.

— Не знаю, Рэй. Может, ты сам ее туда положил.

— Я? Но зачем мне могло это понадобиться?

Я все еще не понимаю, к чему он клонит.

— Тебе нелегко пришлось в последнее время — с Джен и разводом…

В глаза мне он не смотрит.

Я распрямляюсь:

— Ты что, решил, что я пытался покончить с собой? Господи, Хен!

Он выглядит несчастным.

— В последнее время ты был какой-то странный. Джен рассказала мне, как случайно наткнулась на тебя в субботу и попросила подписать разводные бумаги. Сказала, вид у тебя был… в общем, она употребила слово «пришибленный».

— Ну и что? Дела впервые за долгое время пошли в гору. Появились зацепки… а что касается ее, да, мне было сложно, но теперь все в порядке… думаю, я встретил кое-кого еще.

Кен кивает, крутя на руке часы. Потом снова улыбается этой своей ужасной, до боли доброй улыбкой.

— Это Лулу Янко?

Мне не хочется говорить «да», но не хочется говорить и «нет». Я пожимаю плечами.

— С ней я тоже разговаривал, — произносит он ровным тоном.

— Да? И?

— Она звонила в контору. Рассказала про ваш ужин накануне… про все, что случилось. У меня сложилось такое впечатление, что тебе пришлось выслушать немало нелестных слов в свой адрес.

Голос у него смущенный.

В самом деле? Я напрягаю память. Черт… в самом деле!

— Хен, елки-палки, я не пытался ничего с собой сделать. Если хочешь, чтобы мы с тобой продолжали этот разговор, тебе придется в это поверить.

Он смотрит на меня и медленно кивает.

— Значит, — продолжаю я, — если я этого не делал — а я не делал! — растения должны были попасть мне в еду у Иво — либо намеренно, либо, что тоже возможно, случайно.

— Но ты не помнишь, рассказывал ему об останках на Черной пустоши или нет. Может, он до сих пор ничего не знает.

— Значит, тебе нужно это выяснить.

Он кивает.

— И еще кое-что, — добавляю я. — В воскресенье я ездил на Черную пустошь, и она была под водой. Все работы были приостановлены. Но это было несколько дней назад.

— Ладно. Я туда съезжу.

Я чувствую, как меня затопляет облегчение, и говорю:

— Думаю, мы наконец-то на верном пути.

Хен смотрит на меня. Вид у него нервозный.

— Что такое? — настораживаюсь я.

Поерзав на скрипучем стуле, Хен признается:

— Пару дней назад мне позвонили. По объявлению.

— Что еще за объявление?

— Которое мы дали в качестве наживки. О Розе.

— И?

— Звонил мужчина, не представился. Сказал, что может дать нам информацию о ее местонахождении.

Я смотрю на Хена во все глаза. На миг у меня закрадывается мыслишка, что он все выдумывает, но вид у него совершенно серьезный.

— Может, мошенник?

— Может, и мошенник, а может, и нет. Он не хочет вознаграждения.

— Это он сейчас так говорит. Чего же он тогда хочет?

— Личной встречи.

— Я завтра выпишусь. Мы можем…

— Никуда ты не выпишешься. В любом случае он сказал, что сначала должен хорошенько все обдумать. Задал кучу вопросов — кто ее ищет и зачем?

— Вот видишь, он затеял все это ради денег.

— Так или иначе, я должен ждать, когда он позвонит снова, — говорит Хен.

— Не знаю, по-моему, это какой-то вздор.

Хен с улыбкой встает, чтобы отправиться на поиски Мадлен, и обращается ко мне:

— Рэймонд, знаешь, в чем твоя беда?

Я готов с ходу перечислить несколько сотен бед, которые могу с полным на то основанием назвать моими. Не знаю уж, какую именно он имеет в виду. Но когда он произносит это вслух, мне остается только хватать ртом воздух от возмущения.

— Твоя беда в том, что ты сноб.

— Что?! Я? — Меня одолевает смех. — Да мой отец был цыганским почтальоном!