Невидимые голоса

Мама редко называла меня по имени или уменьшительно-ласкательным: я для нее была «деда» или – нежно – «дедико», ведь она же моя деда, а в Грузии к младшей родне обращаешься так, словно видишь в ней отражение себя. Но папа никогда не называл меня «мама» – нет, он давно отрекся от этой традиции, – да и по имени почти никогда ко мне не обращался. Но в те редкие моменты, когда это происходило, он называл меня Ди́ако – звук «и» на полпути между русскими «и» и «ы», бережный, как отливающая от берега волна. Мои друзья и знакомые, когда узнавали об этом моем имени, превращали его в «Дьяко» – и это было забавно, но и не совсем.

* * *

За окном с искажающим стеклом стоят ходящие ходуном сумерки. На кухне у нас продувает, поэтому ты закутываешься сильнее в шаль, которую я тебе дала. Ты никогда не любила эту квартиру: «Зачем переплачивать за съем, если можно взять ипотеку, а жить у нас? Тем более когда ожидаешь ребенка – дочь должна быть в это время с мамой». Да, мама, я помню твои рассказы о том, как ты проводила свою вторую беременность, живя в глухой деревне мужа в шести часах езды от своей родной деревни, обслуживая его семью и тягая воду из колодца на третьем месяце. Но здесь нет колодца, мама, и Леша делает всё для меня, а не я всё для кого-то, и мне хорошо. И, честно, мне временами нужно пространство, мама, потому что иногда тебя бывает так много, что я не могу думать, а я так хочу сейчас думать и не совершать ошибок.

* * *

Мы с мамой смотрели по телевизору фильм о человеке, который получил в наследство много денег, но продолжал жить скромно и никак не показывал, что он на самом деле богат. «Эксцентричный миллионер», – сказала о нем одна из героинь фильма.

– Мама, что такое «эксцентричный»? – мне это слово показалось особенным, и ни в школе, ни в книжках я его не встречала.

– Эксцентричный миллионер – это человек, у которого много денег, но он ведет себя так, как будто их у него нет.

* * *

После рассказа о том, как вчера прошел твой рабочий день – вечно ты вляпываешься в какие-то истории, так было в каждом магазине, в котором ты работала, – ты выдыхаешь, наливаешь себе еще чая и смотришь в ночное окно, давая себе время собрать свои эмоции. Я молчу, также давая тебе это время.

– Знаешь, когда ты поехала в Сочи с ним, на тот первый Новый год, который мы встретили без тебя, я получила такой шок.

«Получила шок» – калька с грузинского. Обычно я умиляюсь таким твоим ошибкам, которые ты продолжаешь делать даже спустя тридцать лет в этой стране («пророк сердца» – моя любимая твоя ошибка), но именно сейчас я чувствую только раздражение.

* * *

На перемене перед окружающим миром я говорила новенькой девочке Маше, что недавно мы с папой проезжали улицу Твéрская – я видела название на указателях, – и какая же она красивая, со старинными домами, как на картинах в Третьяковской галерее. «Не Твéрская, а Тверскáя!» – пропищала Маша и закончила разговор.

* * *

– И не только я, – продолжаешь ты. – Тетя Инга, когда узнала, сказала: «Как она могла так поступить с Гочей?» И правда, Диана, как ты могла так поступить со своим отцом?

* * *

– Я иду на выпускной, а ты пойдешь?

– Да, если отец разрешит, то пойду.

– Почему ты называешь своего папу отцом?

* * *

Как-то вечером я застала на кухне папу, когда он возился с инжиром, который только что купил на рынке. В тот момент он был именно папой, не отцом: он перебирал фрукты с каким-то особым вниманием, и руки его казались менее грубыми, чем обычно. С застенчивой улыбкой на лице, с чуть ли не детским интересом в голосе он сказал:

– Это инжир, из Абхазии привезли. – Разорвал один на части, улыбнулся шире. – Блин, запах такой настоящий, зараза. В детстве мы только такое и жрали.

«Зараза», «жрали» – неуместные, лишние слова, но свою цель для папы они выполняли. Они возвращали его обратно в отца.

Язык доспехов, язык отказа от чувств – не оксюморон ли это?

* * *

– Но сейчас, когда у вас будет ребенок, – переходишь ты на грузинский, – я не могу думать ни о чем, кроме моего внука. Как он будет выглядеть, как я буду с ним нянчиться. Как я буду его любить.

* * *

У меня не сразу получилось забеременеть – в том месяце не было овуляции. На приеме врач взглянула на мои анализы («тестостерон повышен»), на мои волосатые руки и потные подмышки и спросила:

– Шаматава… А вы грузинка?

Это было такой редкостью для меня – русский человек, знакомый не только с «-швили» и «-дзе», не коверкающий мою фамилию на привычное «Шаматова». Я улыбнулась и сказала:

– Да, как вы догадались?

– Я жила в Ереване несколько лет, а культура и традиции армян и грузин очень похожи. Только не принимайте близко к сердцу – многие национальности не любят, когда их с кем-то сравнивают, но об этом говорит мой опыт. А вы настоящая грузинка? Родились там?

– Нет, я родилась здесь, после того как мои родители переехали сюда после войны.

– А, понятно, – она вбивала показатели в компьютер, глаза на клавиатуре. – Значит, вы не настоящая грузинка. Так, суррогат.

* * *