Невидимые голоса

«Да я и не знаю толком, мы же практически не общались». Д. всю жизнь протаскалась с мамой по студенческим общежитиям, жила в музыкальном колледже с соседкой-итальянкой, соседкой-швеей, соседкой-приютской-собакой, на выходных иногда ходила с папой в «Макдональдс». Получала от него хэппи-мил и смущалась, когда он предлагал помочь чем-то еще. Я вижу, как ей тяжело строить отношения, как она недоверчива к парням и выбирает тех, о ком надо заботиться. Она кривит рот и говорит, что у мамы новый ухажер и снова она выбрала какого-то парня, который хочет ее надуть. «Почему?» – спрашиваю. «Не знаю, я так чувствую. Ей лучше одной».

Мне лучше одной. Я никогда тебя не пойму. Твоя закрытость – следствие профдеформации – переросла в невозможность нашего разговора. Я никогда не смогу ассоциировать тебя с кем-то, кто пытает, убивает и считает, что это правильно. А потом я думаю, что ты хотел бы сына и две дочки все-таки не засчитываются за него, ведь они никогда не поймут того, как «решаются вопросы в мире», они слишком ранимые, они ждут от тебя чего-то другого.

Какая странная история, мне стыдно жаловаться. Может, я вообще не имела права писать ему все это. Я выросла, живу и буду жить в полной семье; на прощание папа до сих пор целует меня в щеку. Но в моменты, когда он звонит, я испытываю удивление, а затем – резкий испуг. Наверняка произошло что-то очень страшное, раз он набрал мне.

Анна Береговая Мечта о белой футболке

1998 год.

– Девушка, возьмите визитку! – протягивает мне красную картонку женщина в стеганом пальто ниже колен.

Декабрь. На улице минус десять. В отличие от нее, на мне похожая на телогрейку куртка до пояса и длинная юбка с разрезом. Черные плотные колготки. Ботинки на толстой подошве – говнодавы (как их называет мама).

– Позвоните, – тыкает женщина пальцем в центр визитки, стягивая зубами варежку, – вам расскажут, где и когда будет проходить отбор.

Я знаю, что это за отбор. Таких визиток у меня накопилось с десяток. Раз в неделю мне суют их в руки промоутеры всевозможных модельных агентств по единственной причине: мой рост. Я высокая. Сто восемьдесят один сантиметр. Конечно, если меня спрашивают про рост, я приуменьшаю и говорю: сто семьдесят девять. Два сантиметра. Всего два сантиметра, необходимые моей самооценке, чтобы не превратиться в дылду.

Всегда выше всех. Первая в шеренге на физкультуре. На голову выше половины одноклассниц и – что хуже – одноклассников. Мальчишки меня боятся. Им неловко стоять рядом. Никто ни разу не приглашал меня на медляки. Наверное, чтобы на танцы приглашали, туда нужно ходить. Я не хожу. Называю их унижением женского достоинства, ведь парни выбирают среди нас.

Из-за роста я сутулюсь, но из-за него же и моей худобы (вешу пятьдесят три килограмма) модельные агентства липнут ко мне в каждом подземном переходе. Казалось бы, вот он – мой шанс! Оказаться на обложке глянца! Я обожаю фоткаться, когда никто не видит (с помощью таймера, поставив фотоаппарат на табуретку).

Подиумная карьера могла бы подойти мне по всем параметрам, кроме одного: я ненавижу свое тело. Нулевую грудь. Волосы везде, где им не место. Огромные передние зубы. Нос с горбинкой. Но больше всего – наследственный гипергидроз.

Я могу смириться с грудью (среди моделей это норма), смириться с горбинкой и зубами (моя уникальность), могу продепилировать тело, но ничего не могу сделать с гипергидрозом – избыточной потливостью.

Проявляется она не только при занятии спортом, но и при любом стрессе. А стресс люди испытывают всегда, он усиливается в публичных ситуациях вроде выступления на сцене, ответа у доски, телефонного разговора.

Впервые я поняла, что с моими подмышками что-то не так, когда в восьмом классе стала замечать белые разводы на темной одежде – ободок высохшего пота. К пятнадцати моя жизнь и мой гардероб оказались в плену избыточного потоотделения. Оно не купировалось. Ни профессиональными дезодорантами, ни самодельными рецептами из талька и алоэ. Когда появился интернет, я узнала название своего состояния и что оно останется на всю жизнь.

С этого момента поняла, что всегда буду особенной. Как пройдет день, какие планы смогу осуществить, достигну ли успеха – зависит от одежды, от лакмусовой бумажки между гипергидрозом и окружающим миром.

Я буду подчиняться графику регулярных набегов в туалетные комнаты, используя сушилки совсем не для рук, а бумагу совсем не для туалета.

– Аня, тебя ждать? – зовут подруги, закончив подтягивать колготки и подкрашивать губы.

– Идите, я догоню!

Нужно было остаться одной, чтобы просушить подмышки под воздуходувом. И почему девчонки любят пи´сать группой? В институте я приноровилась выходить из аудитории минут за пять до окончания лекции, пока в туалете никого.

Закончив вуз и сменив пару работ, я готовилась вступить с моей особенностью в бой. В интернете зачитывалась статьями о способе борьбы с гипергидрозом при помощи ботулотоксина. Мне понадобился год, чтобы решиться на процедуру, а пока я продолжала сидеть в окопах.