Невидимые голоса

Для тех, кто живет в Особенном Городе, происходящее так и осталось далеким медиашумом. В Особенном Городе его было легко развеять: подходишь к раковине и открываешь кран.

Силюсь вспомнить, с чего началась моя история. Возможно, с одного солнечного дня на степном перешейке. Очередь машин августовским полднем, половина из них – каникулярного типа: забирают детей от своих приморских родных и везут домой. Теперь говорят просто: «на материк». Машины стоят перед контрольно-пропускным пунктом. Последние летние выходные, за ними бетонные плиты школьного двора, каштаны на асфальте, жизнь основная. Ради нее можно потратить сутки на дорогу. Десять часов займет стояние в очереди на границе. Когда мы наконец трогаемся и я снимаю босые ноги с панели, влажное пятно от щиколотки высыхает за пару секунд.

Остановившись за шлагбаумом, вижу семью у противоположной – «въездной» – стороны КПП. Они разгружают машину на транспортном досмотре.

Чемоданы, полотенца, термосумка для еды. Все на деревянный поддон, как на рынке; что не влезло – прямо на асфальт. Ребенок еще мал для школы, семья едет к морю в бархатный сезон.

Отец выполняет классический пограничный трюк «попрыгай запаску»: старается поднять повыше и уронить запасное колесо, а пограничник по звуку определяет, везут ли в шине наркотики, оружие и экстремистскую литературу. Мальчик в беленьких шортиках смеется гулкому резиновому звуку. Прямо не лето 2018-го, а иллиесовский 1913 год, идиллия, подернутая солнечной сепией.

Только пограничники стоят в респираторах.

В следующий раз я увижу респираторы в 2020 году.

А пока я стою в майке. А все пограничники – в спецсредствах индивидуальной защиты. В отличие от них, мальчик со смуглыми коленками, я и несколько сотен людей – суточная пропускная способность пограничного пункта – еще не знаем, что в воздухе зашкаливающее количество диоксида серы из-за аварии на химзаводе в десяти километрах от границы.

На следующий день контрольно-пропускные пункты закрыли.

Детей из приграничного города отправили в Артек.

И я, и они смогли выехать.

Тогда я еще не понимала, что это редкое везение.

* * *

Так начинается мое путешествие по сухим артериям моего дома. Дома виноградников, водопадов и шершавых персиков.

Или еще раньше?

Я сижу на осколке бута – вечные остатки строймусора на участке, смотрю на шланг под миндалем. Листья у миндаля узкие и желтоватые, скрученные от жары.

На часах 16:30.

16:35.

16:40.

Сухая тишина.

Положенные полчаса полива сокращаются с каждой минутой. Я оцениваю, что не успею полить в этот раз. Пожертвую барбарисом. В конце концов, как много человеку надо барбариса?

Когда шланг начинает шипеть и подергиваться, у меня остается меньше двадцати минут, чтобы вылить по луже под деревья и маленький куст инжира. Газона и цветов на участке давно нет.

Стоит еще высокое солнце, и вода испаряется мгновенно, оставляя под деревьями марсианские растрескавшиеся фактуры. В 17:00 шланг спазмирует последними булькающими толчками, и через минуту я слышу вибрирующий звон: сосед набирает воду в большой железный бак – пришло время полива следующей линии. У него своя методика – после заката он ведрами разносит теплую воду из бака.

Один за одним тем летом засохли розовый куст, розмарин, двадцатилетняя черешня. Хорошо себя чувствовали только кипарисы, отбрасывая после полудня длинные тени на участок – из-за них садовая тропинка выглядела дорогой в загробное царство. Когда тени касались забора, где-то вдалеке заканчивалась последняя капля в цистерне, и водолей перекрывал полив. На полчаса, час или полтора раньше.

По крайней мере, моя линия получает полив первой, говорю я себе то ли в шестнадцатом, то ли в семнадцатом году.

* * *

«Причиной выбросов вредного вещества на севере полуострова являются жара и длительное отсутствие осадков».

Вы серьезно?

Историческая память подсказывает, что любые официальные объяснения суть ложь, особенно если они даются спустя неделю напряженного молчания.

(Например, весной 2020-го здесь повсеместно диагностировали – и в случае болезни, и в случае смерти – пневмонию. Просто эпидемия пневмонии, сохраняем спокойствие.)

Но в тот раз они не соврали. Ржавчина, которой вдруг покрылись поручни лестниц и решетки на окнах приграничного города, выдача бесплатных марлевых повязок населению, санитарная обработка дорог – все это в некотором смысле действительно последствия обычной жары и естественного отсутствия осадков. Под этим оборотом прячут старомодное слово «засуха» или другое, более конвенциональное с точки зрения международного права – «гуманитарная катастрофа».

На шаг ближе к причине выбросов.

Гуманитарная катастрофа – это не про жару и длительное отсутствие осадков, это про полностью исчерпанные пласты грунтовых вод. Которые нужны не только сельскому хозяйству, но и промышленности – в промышленных (какая ирония!) объемах.

Это про расконсервированные скважины предприятий и заводов: за выработкой старых скважин последовало снятие запрета на бурение новых. Все глубже и глубже.