Невидимые (СИ)

- Так он... жив?

Гость аж задохнулся.

- Вот так? Значит, был не должен? Ну вы, сука, и ублюдки.

- Не-не. Должен. В смысле - жив, - Макар, едва не заикаясь, поторопился рассеять недоразумение.

- Жив-то жив, но вот мать на него до сих пор смотреть не может. Доволен?

- Хорош, Хвощ. Мы сюда не за тем пришли. Легкий не хочет ссоры. Он сказал, чтобы Алекс взял то, что ищет, в его сером нижнем складу. Он знает, где. Пускай забирает, а потом приходит. Разговор есть.

Макар кивал на каждое слово, как китайский болванчик.

- Да, а еще он велел передать, что оба были не правы. Ясно?

- Да.

- Но ты ведь понимаешь, что, если бы не Легкий, мы бы сейчас достали тебя, гнида? - спросил тот, кто бил Макара. Не дожидаясь ответа, продолжил: - Алекс совсем с катушек поехал, да? Еще дальше, чем раньше?

- Не, все можно понять, но это уж вообще через край, - подтвердил тот, кто передал сообщение. - Надо же, мать твою, и башкой думать. Черт с ней, с его рожей, но рука? Ну вот какого ты это сотворил, Тощий? А?

Гости, оказывается, его и по имени знали.

Макар громко сопел. Не говорить же им, что это затея Алекса.

- Все. Уходим. Мы все сказали. Передай. А в другой раз думай. Мир-то тесен.

Они уже отпустили и мать, и Дашку. И тот, чьего брата Алекс поймал возле театра, кажется, чуть ли не только сейчас ее и заметил.

- О, кто же тут у нас? Жена?

Он подошел к ней - дрожавшей так, что бросалось в глаза, и вцепившейся зубами в ладонь, чтобы, видимо, не реветь в голос.

- Сестра, - ответил Макар.

- Пошли, Хвощ. Не делай ерунду. Легкий без того зол, - одернул второй.

Но тот уже достал из кармана нож. Макар зажмурился. Дашка вскрикнула.

- Это тебе на память, чтобы лучше думалось.

Они вышли, захлопнув за собой дверь. Но тот час же она отворилась снова:

- И никогда больше не твори такое дерьмо со своими, понял? - сказали напоследок.

Шаги стихли. Макар открыл глаза. Рядом рыдали все трое.

Подошел к сестре, зажавшей лицо ладонью, погладил по голове, поцеловал в макушку.

- Покажи...

Он ожидал снова увидеть нечто такое, от чего стук сердца будто замирает на миг. Но нет. Просто легкая царапина, почти у самого уха - не слишком заметно. Заживет без следа. Наверное, на месте гостя было непросто ограничиться подобной мелочью.

Макар покинул гримерную, ничего не ответив на полные ужаса взгляды.

- Ты чудовище! Зря я тебя родила! - крикнула мать вдогонку.

Ежась от окрика, Макар прошел в зал. Никого. Но уже день - да и в коридоре слышна возня.

- Щукин?

Вдруг прошедший визит представился отчетливо, в красках, дополняясь мыслями о том, что вообще могло бы произойти.

Макар понятия не имел, кто такой Легкий, но сейчас был ему от души благодарен.

- Щукин? - снова повторил робко, но потом заорал во весь голос: - Щукин! Иди сюда сейчас же!

Через пару минут с другой стороны сцены показалось встревоженное лицо.

- Они уже ушли?

- Да. Ты знаешь, где Алекс?

- Да-да. У себя он. Сию минуту пошлем за ним!

Сплевывая по-прежнему стекавшую в горло кровь, Макар упал в кресло и приложился к недопитой бутылке.

***

Головная боль все не отпускала, несмотря на две принятых таблетки "аспирина".

Закрыв глаза, Бирюлев вновь оказался в гостиной перед учебниками, разложенными на кофейном столе.

- Тут слишком много. Не могу запомнить. Я в этом не смыслю, - с досадой захлопнул книгу.

Он был уверен, что не выдержит последний экзамен в гимназии. Точные науки и прежде, в куда меньших количествах, давались с трудом. Не лучше ли и вовсе отказаться от безнадежной попытки?

Отец поднял голову от толстенного каталога.

- Тебе просто нужно отвлечься. Перестань учить и займись другим. Ты знаешь достаточно. Когда настанет черед, все вспомнишь, - вместо ожидаемых нотаций, удивил он советом.

В тот раз Бирюлев с удовольствием подчинился, радуясь отдыху. А наутро сдал непосильный экзамен.

Однако время показало, что напутствие уместно и в других ситуациях.

Так не пора ли воспользоваться им прямо сейчас?

Бирюлев улыбнулся, вспомнив, как гордился отец, когда сын вручил ему аттестат. Но вскоре память повернула свои потоки в привычное русло.

Его не было рядом, когда мать умерла. Это случилось вечером в пятницу, а приходящая прислуга вернулась лишь в понедельник. Дом она закрыла, но Бирюлев смог бы выбраться, если бы захотел. Однако он, восьмилетний и перепуганный, о том не подумал. И провел те страшные дни наедине с остывшим телом.

Он лежал на полу в темном запертом доме, положив голову на колени матери. Закашлявшись, она упала - и больше не поднялась. Через приоткрытое окно слышалось пение вольных уличных птиц... в тот самый момент отец занимался нелепостями - непонятными, пугающими мертвыми идолами. На свои экспедиции он растратил и без того невеликое состояние, что осталось от деда - вместо того, чтобы нажить собственное.

- Если бы госпожа согласилась на лечение, мы бы смогли продлить ее дни, - скорбно заметил доктор.

Но она не сделала этого. До последнего держала в секрете, чтобы не обременять. Сын же был слишком мал: мать шутила о недомоганиях - вот он и не принимал их всерьез.

Муки совести, видимо, преследовали отца. Он бдительно следил за здоровьем ребенка.