Невидимые узы [Литрес]

Все могло резко перемениться. Как поступить? Делестран решил встать, сделать несколько шагов в сторону несчастного, забрать револьвер и обнять его. Он оперся на подлокотники, наклонился вперед, но бурная реакция Матиаса удержала его на месте. Безумец порывистым движением приставил револьвер к виску и с ненавистью посмотрел на сыщика.

– Не подходите! Не приближайтесь – или я выстрелю!

Делестран тяжело рухнул в кресло и крепче сжал оружие.

– Не делайте этого. Не валяйте дурака. Вы такого не заслуживаете, господин Матиас.

– Я не заслуживаю? Да что вы знаете о том, чего я заслуживаю?! Считаете, я изначально заслуживал такую кособокую, перекореженную жизнь? Знали бы вы, сколько раз я оказывался на краю обрыва и хотел прыгнуть в пустоту, чтобы достичь дна пропасти, полной вопросов без ответов!

Слезы не облегчили страдания, на губах доктора пузырилась пена. Пусть выговорится. Делестран повел себя как участливый слушатель, впитывая все, что на него выливалось. Матиас вещал с удивительным здравомыслием, хоть и был не в себе.

– Вы знаете, каково это – жить бастардом? Нет, вы не можете знать! А еще рассуждаете о каких-то заслугах… Я был совершенно не похож на приемных родителей – заслуженное это было наказание или нет? А подозрительность и недоверие, заставлявшие чувствовать себя самозванцем? Я всю жизнь был чужаком. Полагаете, я это заслужил? Но я ведь ни о чем не просил. Тем более о подобной жизни, так что умереть не боюсь… Понимаете? Да куда вам!

Матиас разъярился, в его глазах полыхал огонь ненависти. Он рассказал ужасную правду о том, как несправедливо обижены все дети, рожденные «анонимно».

– Когда появляешься на свет, как я, много фантазируешь о своем происхождении, чтобы не чувствовать себя забытой посылкой, но в конце концов понимаешь, что это лишено смысла и жизни доверять нельзя. Это лишено смысла. Бесчеловечно быть ничьим сыном! Всю жизнь стыдиться того, что тебя бросили, отвергли. В результате становишься воистину виноватым! И не говорите мне, кто чего заслужил.

Жестикулируя револьвером, Матиас изрыгал ярость, ядовитое чувство, с которым жил с младых ногтей.

– Моя заслуга – анонимность. Слышите меня? Я – аноним, а это – преступление! Да, преступление, и этим женщинам нужно осознать свою вину, которую они взваливают на плечи детей, которых бросают без причины. Я, видите ли, умею отличать виноватых от невинных. У этих трех баб не было причин бросать своих детей; их, а не меня должны судить!

– Я вас не сужу, господин Матиас.

– Вы – нет, но остальные… они поступят именно так, и уже поступают. Меня не пугает Страшный суд, я не верю во всю эту чушь! Страшный суд для такого, как я, это каждодневное бытие…

Последние слова что-то напомнили Делестрану. Он где-то читал их, и ему захотелось повернуться к книжным полкам.

– Я понимаю вашу жажду мести, но не думаете ли вы, что она будет полностью удовлетворена, если вы облечете ее в слова перед теми, кому выпадет тяжкое бремя судить вас?

– Бросьте! Мне плевать. Я сделаю себе небольшое одолжение, хотите вы того или нет: избавлю себя от судилища. Бах!

Он вдавил дуло в висок.

– Господин Матиас, не делайте этого, пожалуйста! Вам потребовалось много мужества, чтобы сделать то, что вы сделали. Вы любите жизнь и потому помогаете женщинам рожать детей. Вы не можете отречься от своей жизни, только не после всех этих лет!

– Именно так. Мужества в моем случае потребовалось больше, чтобы жить, чем нужно, чтобы умереть. Так что не говорите мне, что я должен или не должен делать. Я волен отречься от жизни, смерти и всего остального дерьма! Довольно, Делестран, пора ставить точку!

«Невероятно, – подумал майор, – я назвал свое имя один или два раза, но он запомнил…»

– Настоящее мужество – это умение умереть!

– Вы прочли столько книг; как же вам не стыдно говорить подобные вещи? – Сыщик повернулся и широким жестом обвел книжные полки. – Настоящее мужество – и вам это прекрасно известно – это когда приговоренный идет на смерть, не моля о пощаде. Вот истинное мужество свободного человека! Вы правда верите, что, совершив самоубийство, докажете миру, что контролируете свою жизнь? Вы не останетесь один, я буду свидетелем. Мне, видите ли, тоже придется давать показания в суде, и я не стану говорить от вашего имени. Вы хотите навязать мне свою смерть?

– Ну так уходите и оставьте меня, наконец, в покое! Все просто: уйдете – и не станете свидетелем.

– И что? Знать-то я буду!

– Убирайтесь! Идите, пока не стало слишком поздно. Слышите меня?

– Да, слышу, и нет, не уйду. Останусь с вами.

– Валите отсюда, будьте вы прокляты тысячу раз!

Последовало долгое молчание, предвещавшее, несмотря ни на что, близкий конец, пусть и неизвестно какой. Делестран насторожился. Он наблюдал за метаниями человека, борющегося с собственными рефлексиями. Нельзя, чтобы это продлилось еще. Матиас безвозвратно отдалялся. Майор не мог допустить, чтобы ниточка между ними порвалась.

– Извините, можете дать мне сигарету?