Невидимый человек

— Эй, придурок, думаешь, можно вот так запросто являться сюда и бить наших женщин?

— Кончай трепаться, пора проучить ублюдка!

— Советую хорошенько подумать, — увещевал пристав.

Толпа рванула к лестнице, а я почувствовал, что моя голова вот-вот расколется пополам. От мысли, что они собираются напасть на человека, меня охватывали ужас и ярость вперемешку с отторжением и околдованностью. Я одновременно и хотел, чтобы это произошло, и опасался последствий; был возмущен и разозлен увиденным, но в то же время охвачен страхом… страхом не за жизнь белого и не за исход стычки, а за то, что попросится из меня наружу от этих сцен насилия. И под всем этим уже клокотали противоконфликтные мантры, которые я заучивал всю жизнь. Казалось, я балансирую на самом краю глубокой темной дыры.

— Нет, не надо, — услышал я свой надрывный голос. — Чернокожие! Братья! Черные братья! Это не выход. Мы ведь законопослушные. Мы законопослушный народ; наш народ медлен на гнев.

Я быстро пробился сквозь толпу, поднялся на ступеньки перед стоявшими в первых рядах и затараторил — не задумываясь, полагаясь лишь на свои растрепанные чувства.

— Мы законопослушный народ, наш народ медлен на гнев…

Они успокоились и стали слушать. Даже пристав удивился.

— Может, оно и так, но сейчас-то мы в бешенстве, — выкрикнул чей-то голос.

— Верно, ты прав, — прокричал я в ответ. — Мы в бешенстве, но будем благоразумными. Давайте… я хочу сказать, давайте не… Давайте учиться у великого лидера, о чьем благоразумном поведении недавно писали в газетах.

— У кого это, интересно? У кого? — прозвучал голос с вест-индским акцентом.

— Какого черта! Пускай он катится куда подальше, надо разобраться с этим ирландишкой, пока не подоспела подмога…

— Нет, стойте, — взревел я. — Нам нужен лидер, давайте организуемся. Организуемся. Нам нужен кто-то вроде того мудрого лидера из Алабамы, вы о нем читали. У него хватило сил вести себя благоразумно и не поддаваться эмоциям.

— Да кто же это? Кто?

«Сработало, — подумал я, — они слушают, хотят слушать. Никто не смеется. Но если засмеются, мне крышка». Я напряг диафрагму.

— Этот мудрый человек, — начал я, — вы о нем читали, так вот, когда в его школу влетел какой-то воришка, сбежавший от толпы, у этого мудрого человека хватило сил и воли следовать закону, действовать в рамках дозволенного и выдать беглеца органам правопорядка.

— Ага, — раздался голос, — вот-вот, чтоб они его потом линчевали.

Господи, нет, все наперекосяк. Довольно посредственно и не так, как мне бы хотелось.

— Он мудрый лидер, — прокричал я. — Действовал в рамках закона. Разве это не мудрый поступок?

— Ага, он поступил мудро, мы поняли, — зло рассмеялся парень. — А теперь прочь с дороги, мы займемся этим ирландишкой.

Толпа взревела, и я, словно загипнотизированный, рассмеялся в ответ.

— Разве это не человечный поступок? В конечном счете он был вынужден защищать себя, потому что…

— Он крыса, лебезящая перед белыми, — прозвучал женский голос, полный презрения.

— Конечно, вы правы. Он мудр и одновременно труслив, ну а нам-то с вами что делать? Как поступить? — воскликнул я, неожиданно предвкушая ответ. — Посмотрите на него, — обратился я к толпе.

— Да, только посмотрите на него, — отозвался какой-то дед в котелке, словно вторя священнику в церкви.

— И посмотрите на этих стариков…

— Вот именно, что же нам делать с братом и сестрой Прово? — спросил он. — Срам безбожный!

— И посмотрите на их добро, разбросанное по мостовой. Только посмотрите на их добро, припорошенное снегом. Сколько вам лет, сэр? — выкрикнул я.

— Восемьдесят семь, — тихо ответил растерянный старик Прово.

— Как вы сказали? Повторите громче, чтобы вас услышали наши медленные на гнев братья.

— Мне восемьдесят семь лет!

— Все услышали? Восемьдесят семь! Восемьдесят семь, и посмотрите: все, что нажито им за эти годы, раскидано по снегу как куриные потроха, но мы-то такие законопослушные, такие медленные на гнев, семь дней в неделю подставляющие другую щеку. Как же нам быть? Как бы вы поступили, а я, а он? Так что же делать? Давайте поступим мудро, правомерно. Посмотрите на этот скарб. Разве должны два пожилых человека жить в грязной комнате бок о бок с таким барахлом. Оно представляет собой большую угрозу, так как в любую минуту может возгореться. Старая щербатая посуда, сломанные стулья. Да-да! Посмотрите, перед вами пожилая женщина, чья-то мать, возможно, бабушка. Биг Мама, которая нас баловала и… ну, вы сами знаете, вы помните… Посмотрите на ее лоскутные одеяла и стоптанную обувь. Чья-то мать: я видел в снегу ее старый молокоотсос; чья-то бабушка: я видел открытку со словами «Дорогая бабуля…», но мы же с вами законопослушные… В ящике я видел кости, не какие-нибудь позвонки, нет, реберные кости, музыкальные ритмические кости… Эти двое когда-то танцевали… я видел… отец, ты кто по профессии? — спросил я.

— Разнорабочий.

— …Разнорабочий, вы слышали, но посмотрите на его добро, разбросанное по снегу как свиная требуха… На что пошли все его труды? Или он врет?

— Черт, нет, он не врет.

— Не-а, сэр.