Невидимый человек

И опять я шел по улице к станции метро. Глаза адаптировались быстро: мир приобрел густо-зеленую насыщенность, фары машин светились, как звезды, лица таинственно расплывались; аляповатая реклама кинотеатров приглушилась до вкрадчиво-зловещего свечения. С дерзкой самоуверенностью я возвращался на митинг Раса. Мне предстояла нешуточная проверка: если все сработает, я без лишних проблем дойду до Хэмбро. В грядущий период озлобленности смогу перемещаться по городу.

Ко мне приближались двое мужчин, которые нарезали тротуар длинными, бойкими шагами, отчего их тяжелые шелковые спортивные рубашки ритмично колыхались на торсах. Как и я, эти двое были в темных очках и сдвинутых на затылок шляпах с загнутыми книзу полями. Хипстеры, подумал я, как только они заговорили.

— Да ты гонишь, чувачок? — Такие у них были фразы.

— Райнхарт, старик, колись: чем закинулся? — И такие у них были фразы.

Вот черт, они, как видно, его знакомцы, думал я, махнув им рукой и двигаясь дальше.

— Знаем мы твои приколы, Райнхарт, — окликнул один из них. — Не парься, старичок, не парься!

Я еще раз помахал: дескать, я в теме. Они посмеялись за моей спиной. Взмокший от пота, я уже приближался к концу квартала. Кто же такой этот Райнхарт и чем закинулся? Надо бы разузнать о нем побольше, чтобы в будущем избегать таких недоразумений…

Мимо проехала машина, из которой гремело радио. Я слышал, как где-то впереди Увещеватель рявкает перед толпой. Подойдя совсем близко и не таясь, я остановился посреди тротуара, там, где оставили коридор для прохода пешеходов через толпу. Позади меня слушатели жались в два ряда перед витринами магазинов. Оказавшиеся передо мной — сливались в зеленоватом мраке. Увещеватель яростно жестикулировал, обличая Братство.

— Пришло время действий. Мы должны зачистить от них Гарлем, — шипел он.

В какой-то момент мне показалось, что он выхватил меня взглядом, и я напрягся.

— Рас-с-с призывает изгнать их! Прежде был Рас-с-с-Увещеватель — отныне будет Рас-с-с-Крушитель!

Раздались одобрительные крики; я огляделся, заметил у себя за спиной тех двоих и задумался: в каком же это смысле — крушитель?

— Повторяю, чернокожие дамы и гос-с-спода: пришло время действий! Я, Расс-Крушитель, повторяю: время пришло!

Я дрожал от волнения. Меня не узнали. Значит, сработало, думал я. Они видят шляпу, а не меня. В этом есть какое-то колдовство. Оно и скрывает меня от посторонних глаз. Но тут я засомневался. Когда Рас призывает к истреблению всего белого в Гарлеме, кто мог бы меня заметить? Нужно придумать более надежное испытание. Чтобы реализовать свой план… Какой план? Черт, если б я знал…

Я выбрался из толпы и отошел, направляясь к Хэмбро.

На ходу со мной поздоровалась компания парней в зут-сьютах.

— Хаю-хай, старик, — окликнули меня. — Хаю-хай!

— Хаю-хай! — отозвался я.

Как будто я, сменив прикид и походку, записался в некое братство, где меня с первого взгляда признавали за своего: не по чертам лица, а по одежде, облику, повадкам. Но это порождало новую неуверенность. Я же не какой-нибудь зут-сьютер, а своего рода политик. Или нет? Выдержу ли я более серьезную проверку? А как насчет тех парней из «Веселого доллара»?

С такими мыслями я дошел до середины пешеходного перехода на Восьмой авеню, а потом развернулся и побежал на остановку гарлемского автобуса.

У стойки толпилось множество завсегдатаев. Бар был переполнен; на кранах стоял Баррелхаус. Я чувствовал, как оправа очков врезается мне в переносицу, когда я надвигал шляпу на лицо и протискивался к стойке. Баррелхаус бросил на меня суровый взгляд и оттопырил губу:

— Что будем заказывать, стиляга-миляга?

— Темный стаут, — ответил я своим естественным голосом.

Я следил за его взглядом, когда он выставлял передо мной пиво и шлепал своей огромной рукой по стойке, требуя оплаты. Тогда я с колотящимся сердцем, привычно покрутив монету на стойке, расплатился и стал выжидать. Монета исчезла у него в кулаке.

— Спасибо, дядя, — бросил он и двинулся дальше вдоль стойки, оставив меня теряться в догадках.

В его голосе определенно звучало узнавание, но какое-то обезличенное. Он никогда не обращался ко мне «дядя» или «стиляга-миляга». Сработало, подумал я, и весьма неплохо.

И все же я почувствовал облегчение. Было жарко. Возможно, дело было в этом. Я потягивал холодное пиво, вглядываясь в торец зала, в сторону отдельных кабинок. В дымно-зеленом мареве фигурами из кошмарного сна мельтешили мужчины и женщины. Позвякивал музыкальный автомат; я словно вглядывался в глубины сумрачной пещеры. Тут кто-то сдвинулся в сторону, и за изгибом барной стойки, за прыгающими головами и плечами мне открылся этот музыкальный автомат, сверкающий, как в страшном сне Печь Огненная, и орущий:

Джелли, Джелли,
Джелли
До утра.

И все же, думал я, наблюдая, как лотерейщик выплачивает кому-то выигрыш, этот бар — единственное место, насквозь пронизанное духом Братства. Вот и пусть Хэмбро мне это объяснит, равно как и все остальное.