Невидимый человек

Я еще посидел за столом, все больше досадуя и борясь со своей досадой. Уйти я не вправе; придется держать с ними связь, чтобы продолжать борьбу. Но я уже никогда не стану прежним. Никогда. После сегодняшних событий я не смогу ни выглядеть как прежде, ни думать как прежде. Каким мне суждено стать — непонятно. Назад, к прежнему состоянию, возврата нет, хотя прежнее состояние тоже было не сахар; да и слишком многое утрачено — прежним все равно уже не стать. Что-то во мне умерло вместе с Тодом Клифтоном… Да, во что бы то ни стало наведаюсь к Хамбро. Но сейчас я вернулся в зал. Схватил со стола тот стакан, с размаху зашвырнул его в дальний угол — и услышал, как он вприпрыжку покатился в темноту. Только тогда я спустился по лестнице.

Глава двадцать третья

В баре на первом этаже было душно и многолюдно; там шел ожесточенный спор по поводу расстрела Клифтона. Я остановился у входа и заказал бурбон. Потом кто-то заметил меня и попытался вовлечь в дискуссию.

— Прошу вас: только не сегодня, — сказал я. — Он был одним из самых близких моих друзей.

— Конечно, конечно, — ответили мне, и перед уходом я заказал еще один бурбон.

На Сто двадцать пятой улице ко мне подошла группа борцов за гражданские свободы: они собирали подписи под петицией с требованием уволить скандального полицейского, а буквально через один квартал моя знакомая, уличная проповедница, громогласно читала проповедь об избиении младенцев. Стрельба объединила куда больше народу, чем я мог представить. Вот и хорошо, подумал я: видимо, эта история все же не пройдет бесследно. Быть может, имело смысл по горячим следам встретиться с Хэмбро в тот же вечер.

Небольшие группы собрались вдоль всей улицы, и я двигался все быстрее, пока вдруг не оказался на Седьмой авеню, где под фонарем с самой большой толпой вокруг него стоял Рас-Увещатель — последний человек в мире, которого я хотел видеть. И только я успел повернуть назад, как увидел, что он вклинился между своими флагами и кричит.

— Смотрите, смотрите, чернокожие дамы и гос-с-спода! Вот проходит мимо представитель Братства. Рас не обознался? Этот гос-с-сподин пытается улизнуть незамеченным? Поспрошайте его лично. Чего ждут ваши люди, сэр? Что вы предпринимаете в связи с расстрелом нашего чернокожего юноши по вине вашей лживой организации?

Все повернулись, глядя на меня, и стали приближаться. Некоторые подходили сзади, чтобы втолкнуть меня в гущу толпы. Увещеватель склонился, указывая на меня пальцем, под зеленым сигналом светофора.

— Спросите его, дамы и гос-с-спода, какие шаги они предпринимают в связи с этим расстрелом. Быть может, они перетрусили… или белые объединились со своими черными прихвостнями, чтобы нас кинуть?

— Руки прочь! — выкрикнул я, когда кто-то схватил меня за руку.

Я услышал, как кто-то вполголоса меня обматерил.

— Дайте брату возможность ответить! — потребовал кто-то.

Отовсюду надвигались чужие лица. Меня разобрал смех: я вдруг понял, что даже не знаю, записали меня в прихвостни или нет. Но остальным было не до смеха.

— Дамы и господа, братья и сестры, — начал я, — не считаю возможным отвечать на такие выпады. В этом нет необходимости: все вы знаете и меня, и мою деятельность. Но мне представляется в высшей степени бесчестным прикрываться трагической гибелью одного из самых перспективных членов нашей молодежной ячейки, чтобы дискредитировать организацию, которая ставит своей целью пресечь подобные зверства.

Кто первым заявил протест в связи с этим убийством? Братство! Кто первым начал поднимать людей? Братство! Кто всегда будет отстаивать интересы народа? Опять же Братство!

Мы действовали и всегда будем действовать, уверяю вас. Но по-своему дисциплинированно. И действия наши будут позитивными. Мы отказываемся растрачивать свои — равно как и ваши — силы на незрелые, непродуманные акции. Мы — американцы, все мы, будь то черные или белые, независимо от того, что говорит вам этот человек на стремянке: американцы. И мы оставляем джентльмену, стоящему там, наверху, право порочить имя погибшего. Братство скорбит и глубоко переживает утрату своего брата. И мы намерены добиться, чтобы его смерть стала началом глубоких, далеко идущих перемен. Довольно легко дождаться, когда человека похоронят, а затем встать на стремянку и опорочить память обо всем, во что он верил. Но чтобы создать из его смерти нечто долговечное, требуется время и тщательное планирование…

— Джентельман! — выкрикнул Рас. — Не отклоняйся от темы. Ты покамест не ответил на мой вопрос: что вы предпринимаете в связи с этим расстрелом?

Я двинулся к границе толпы. Продолжение могло обернуться катастрофой.

— Прекрати глумиться над мертвым в угоду своим эгоистическим интересам, — сказал я. — Пусть он упокоится с миром. Хватит обливать грязью его останки!

Под крики «Расскажи ему все как есть!», «Осквернитель праха!» я протиснулся сквозь плотное людское кольцо.

Увещеватель размахивал руками и с воплями тыкал пальцем мне вслед: