— Вот что… — начал он, вскакивая, чтобы опереться на стол, и я крутанул свой стул на задних ножках, а он оказался между мной и лампочкой и ухватился за край стола, бормоча и переходя на иностранный язык, задыхаясь, кашляя и тряся головой, а я уже балансировал на цыпочках, готовый броситься вперед, видел его над собой и остальных — за ним, как вдруг из его лица словно нечто вырвалось. Тебе мерещится, подумал я, слыша, как оно со стуком ударилось о столешницу и покатилось, и тут рука его вытянулась, схватила предмет размером с игровой шарик, опустила — плюх! — в стакан, и я увидел, как вода взмыла вверх в неровном, взрывающем свет узоре и разлетелась стремительными брызгами по лакированной поверхности стола. Зал, казалось, сплющился. Я вознесся на высокое плато надо всеми, потом опустился вниз, ощутив толчок внизу позвоночника, когда ножки стула ударились об пол. Карусель у меня в голове завертелась с бешеной скоростью, я слышал голос Джека, но больше не вслушивался. Я уставился на стакан, видя, как сквозь него пробивается свет, отбрасывая прозрачную, точно рифленую тень на темную столешницу: там, на дне стекла, лежал глаз. Стеклянный глаз. Молочно-белый, искаженный преломляющимися лучами света. Глаз, уставившийся на меня, словно из темных вод колодца. Затем я посмотрел на Джека: тот возвышался надо мной, и его освещенная фигура четко вырисовывалась на фоне темной стены.
— …ты должен соблюдать дисциплину. Или ты подчиняешься решениям комитета, или выходишь из наших рядов…
Я перевел взгляд с его лица на стакан, думая: это увечье он нанес себе нарочно, чтобы сбить меня с толку — другие-то, конечно, знали… Они даже не удивились. Я таращился на глаз, чувствуя, что Джек расхаживает туда-сюда и продолжает что-то выкрикивать.
— Ты меня слышишь, брат? — Он резко остановился, щурясь, как раздосадованный циклоп. — Что с тобой такое?
Я молча смотрел на него снизу вверх, не в силах выдавить ни слова. Тут до него дошло, и губы его тронула недобрая улыбка.
— Ах, вот оно что. Тебя это смущает, да? Надо же, какой чувствительный!
Резким движением он схватил со стола стакан и покрутил в руке; глаз перевернулся в воде и теперь, казалось, вперился в меня сквозь круглое дно стакана. Ухмыльнувшись, Джек подержал стакан на уровне пустой глазницы, а потом еще и покрутил. — Ты, выходит, не знал?
— Не знал и знать не хочу.
Кто-то хохотнул.
— Теперь сам понимаешь: среди нас ты еще новичок. — Он опустил стакан. — А глаза я лишился на ответственном задании. Ну, что ты теперь скажешь? — У него в голосе зазвенела гордость, и от этого я разозлился еще сильнее.
— Да мне плевать, лишь бы ты не выставлял этого напоказ.
— Ты потому так говоришь, что неспособен оценить жертву, принесенную во имя общего дела. Мне поставили задачу, и я ее выполнил. Понятно? Выполнил ценой потери глаза.
И он с торжествующим видом поднял перед собой глаз в стакане, как будто это был орден за заслуги.
— Предателю Клифтону такое не снилось, правда? — заговорил Тобитт.
Эта сцена многих позабавила.
— Допустим, — сказал я. — Допустим! Брат Джек совершил героический подвиг. Он спас мир, а теперь нельзя ли прикрыть эту кровоточащую рану?
— Не будем переоценивать, — Джек немного успокоился. — Герои обычно погибают. А это — ничто, безделка, так уж вышло. Небольшой урок дисциплины. А знаешь ли ты, что такое дисциплина, брат Поборник Личной Ответственности? Это жертвы, жертвы и еще раз
Он со стуком вернул стакан на стол, плеснув водой мне на руку. Меня затрясло мелкой дрожью. Вот, оказывается, что такое дисциплина, подумал я: жертвы… Да, и еще слепота; он же меня не видит. В упор не видит. Задушить его, что ли? Не знаю. Он-то не сможет. А я — не знаю. Вот так-то! Дисциплина есть жертвенность. Да, вкупе со слепотой. Да. Я тут сижу, а он пыжится — хочет меня запугать. Вот именно: своим треклятым стеклянным глазом… Может, показать ему, что намек понят? Показать? Или не нужно? Шевели мозгами! Не показывать? Ты погляди: ювелирная работа, почти идеальная копия, прямо живая… Показать ему или не стоит? Может, он ослеп на один глаз в тех краях, где нахватался слов на чужом языке. Показать ему или не стоит? Пусть лопочет на чужом языке, на языке будущего. Тебе-то какое дело? Ну как же: дисциплина. Это обучение, разве он не так сказал? Разве? Я сижу или стою? Вы-то все сидите, а я? Вы держитесь, а я? Он же сказал, что ты научишься, вот ты и учишься, а стало быть, он с самого начала это знал. Ишь, в загадки поиграть решил, не проучить ли нам его? А пока сиди на стуле ровно и учись, и пускай глаз на тебя пялится, он ведь мертвый. Ну так и быть, посмотри на одноглазого, глянь, как он разворачивается, как подкрадывается к тебе на коротких ножках. Смотри: топ-топ! Ну ладно, ладно… Наставник коротконогий. Решено! Пригвоздить его! Краткоменяющийся диалектический дьякон… Ладно. Вот видишь, ты учишься… Следи за собой… Терпение… Да…