Невидимый человек

Я осушил стакан и собрался было уходить, как вдруг у буфетной стойки увидел брата Масео. Позабыв о конспирации, я рванул к нему, но вблизи спохватился и все-таки решил еще раз проверить свою маскировку. Бесцеремонно протянув руку поверх его плеча, я схватил засаленное меню, лежавшее между сахарницей и бутылкой острого соуса, и сделал вид, будто изучаю его через темные очки.

— Как ребрышки, папаша? — спросил я.

— Отличные, всегда их тут заказываю.

— Правда? И много ты смыслишь в ребрышках?

Он медленно поднял голову, глядя через зал на куриные тушки, крутящиеся на вертеле поверх голубого пламени жаровни.

— Сдается мне, столько же, сколько и ты, — сказал он, — а может, и поболее: заказываю их на десяток годков дольше твоего, да еще в разных местах. А с чего ты взял, что можешь сюда завалиться и мне хамить?

Он обернулся и с вызовом посмотрел мне прямо в глаза. От его задиристого настроя меня разбирал смех.

— Да ладно, остынь, — прорычал я. — Что, уже и спросить нельзя?

— Ответ ты получил, — сказал он, полностью разворачиваясь ко мне на барном табурете. — А теперь, как я понимаю, достанешь нож.

— Нож? — Я еле сдерживал хохот. — Кто сказал про нож?

— Про нож у тебя на лбу написано. Таких, как ты, только погладь против шерсти — сразу за свои выкидные ножи хватаетесь. Ну что ж, давай, вперед. Вот он я — смертушки не боюсь. Посмотрим, на что ты годишься, валяй!

Он потянулся к сахарнице, и мне вдруг показалось, что старик этот — вовсе не брат Масео, а кто-то другой, ряженый, надумавший сбить меня с толку. Очки мои переусердствовали. Это старый знакомый — брат, подумалось мне, но так дело не пойдет.

Я указал на его тарелку.

— Вопрос был вот про эти ребрышки, — сказал я, — а не про твои ребра. Так кто из нас заговорил про нож?

— Да какая разница, не тяни, — настаивал он. — Посмотрим, на что ты годишься. Или ждешь, пока спиной повернусь? Что ж, вот тебе моя спина, — сказал он и крутанулся туда-обратно на барном табурете, а рука его изготовилась запустить в меня сахарницей.

Завсегдатаи оборачивались посмотреть, в чем дело, и отходили подальше.

— Проблемы, Масео? — спросил кто-то.

— Я их сам решу; этот заносчивый сукин сын тут блефует…

— Остынь, старый, — повторил я. — И язык придержи, не ищи неприятностей на свою голову. — А сам подумал: что на меня нашло?

— Не твоя забота, сукин ты сын, доставай свой нож!

— Вмажь ему, Масео, надавай люлей ублюдку!

На слух определив, откуда доносится голос, я развернулся так, чтобы держать в поле зрения и самого Масео, и подстрекателя, и завсегдатаев, перегородивших выход. Музыкальный автомат — и тот умолк, опасность стремительно нарастала, и я, недолго думая, отскочил в сторону и схватил пивную бутылку; по телу пробежала дрожь.

— Ладно, — сказал я, — если тебе неймется, так тому и быть! Следующий, кто развяжет язык, отведает вот этого!

Масео шевельнулся, и я сделал финт бутылкой, увидев, как он уклоняется, как замахивается сахарницей, и остановило его лишь то, что я на него наседал, на этого седого, одетого в комбинезон и бейсболку с длинным козырьком темнокожего старикана, который сквозь темно-зеленые линзы моих очков смотрелся призраком.

— Ну, бросай, — выкрикнул я, охваченный безумием происходящего. — Не дрейфь.

Если поначалу я хотел только проверить свою маскировку на старом знакомце, то теперь готов был поставить его на колени — не потому, что сам так захотел, а потому, что этого требовали обстоятельства. Знаю, знаю, это был абсурд, но грозивший реальной опасностью, и, вздумай старик дернуться, я бы его размазал со всей жестокостью, иначе на меня бы набросилась вся эта пьяная кодла. Масео замер на месте, смерил меня холодным взглядом, и тут чей-то голос прогремел:

— Отставить драки в моем баре! — Это вмешался Баррелхаус. — Не трожьте имущество, оно денег стоит.

— Отвали, Баррелхаус, пусть дерутся!

— Пусть на улицах дерутся, а не здесь. Эй, вы, — крикнул он, — слушайте сюда…

Он навис над барной стойкой, и в его здоровенной ручище, для устойчивости поставленной на локоть, я увидел пистолет. — Кому сказано: не трожьте имущество, — мрачно повторил он. — А ну, расставить все по местам.

Брат Масео перевел взгляд с меня на Баррелхауса.

— Сахарницу поставь, старый, — приказал я, а в голове крутилось: к чему так заедаться, ведь это же не я, правда?

— Сперва ты бутылку положь, — ответил старик.

— А ну, делайте, что вам сказано, — оба хороши, а ты, Райнхарт, — Баррелхаус направил на меня дуло пистолета, — пошел вон из моего заведения, и чтоб я тебя больше не видел. Бабло твое нам без надобности.

Я заспорил, но он поднял ладонь.

— Чтоб ты понимал, Райнхарт: ничего личного. Просто мне тут разборки не нужны, я этого на дух не переношу, — сказал Баррелхаус.

Брат Масео вернул на место сахарницу, я — бутылку и попятился к выходу.

— И вот еще что, Райн, — добавил Баррелхаус, — не вздумай тут хвататься за ствол, потому как мой всегда заряжен и разрешение имеется.

Я попятился дальше и, не спуская с них глаз, чувствовал покалывание на коже головы.