Невидимый человек

Бросив листовку в сточную канаву, я продолжил путь. Шел медленно, дышал все еще с трудом. Неужели это правда? Вскоре я добрался до вывески. Она висела на магазине, переоборудованном под церковь; я шагнул в небольшой холл и вытер лицо носовым платком. Позади меня то поднималась, то ниспадала старая молитва, которую я в последний раз слышал еще в кампусе, да и то лишь в дни приезда сельских проповедников, которым предлагали помолиться. Голос взмывал и опускался в ритмичном, мечтательном речитативе, отчасти состоявшем из перечисления земных испытаний, выпавших на долю прихожан, отчасти — из увлеченной демонстрации вокального мастерства, отчасти — из обращений к Богу. Все еще утирая лицо платком, я исподволь разглядывал витражи с библейскими сценами, когда ко мне подошли две старушки.

— Здрасте, преподобный Райнхарт, — сказала одна. — Как самочувствие нашего дорогого пастора в этот теплый вечер?

Только не это, подумал я, но решил, что проще будет им подыграть.

— Добрый вечер, сестры, — ответил я, приглушая свой голос носовым платком и чувствуя на руке аромат духов той встреченной милашки.

— Это сестра Харрис, святой отец. Она пожелала влиться в наш небольшой ансамбль.

— Да благословит вас Господь, сестра Харрис, — изрек я, пожимая ее протянутую руку.

— Знаете, святой отец, много лет назад мне довелось услышать вашу проповедь. Тогда, в Вирджинии, вы еще были двенадцатилетним отроком. И вот я приезжаю на Север, нахожу вас — и вы, хвала Господу, все так же занимаетесь богоугодным делом — проповедуете Евангелие. Несете древнюю религию в этот грешный город…

— Э-э, сестра Харрис, — прервала ее другая сестра, — давайте-ка пойдем занимать места. К тому же пастору необходимо подготовиться. Хотя вы пришли заблаговременно, правда, святой отец?

— Чистая правда, — подтвердил я, промакивая губы носовым платком.

Эти заботливые старушки были южанками, и меня вдруг охватило невыносимое отчаяние. Я хотел сказать им, что Райнхарт на самом деле мошенник, но тут из церкви донесся призыв, а следом грянула музыка.

— Вы только послушайте, сестра Харрис. Это новый вид гитарной музыки, которой, как я вам говорила, обучил нас преподобный Райнхарт. Ну, не божественно ли?

— Хвала Господу, — сказала сестра Харрис. — Хвала Господу!

— Простите нас, святой отец, я должна встретиться с сестрой Джадкинс по поводу собранных ею средств для строительного фонда. И еще, святой отец, вчера вечером я продала десять магнитофонных записей вашей вдохновляющий проповеди. Одну кассету даже приобрела белая дама, у которой я подрабатываю.

— Господи благослови, — невольно выдавил я хриплым от отчаяния голосом, — Господи благослови, Господи благослови.

Затем дверь открылась, и сквозь их фигуры я заглянул в небольшую тесную комнату, где на складных стульях сидели женщины и мужчины, а впереди стройная женщина в медно-черном халате исполняла на пианино страстное буги-вуги вместе с молодым человеком в скуфейке, который извлекал праведные риффы из электрогитары, подключенной к усилителю, висевшему у потолка над сверкающей бело-золотой кафедрой. Мужчина в элегантной кардинальской мантии с высоким кружевным воротником стоял, опираясь на огромную Библию, а потом затянул торжественный гимн, которому прихожане вторили на незнакомом мне языке. Позади, высоко под сводом, на стене были по дуге начертаны золотыми буквами слова:

ДА БУДЕТ СВЕТ!

В зеленом свете вся сцена казалась мерцающей и таинственной; затем дверь закрылась, и звук стал тише.

Для меня это было чересчур. Я снял очки, аккуратно взял под мышку белую шляпу и вышел на улицу. Неужели, думалось мне, это все взаправду? И я знал — так оно и есть. Слышал об этом и раньше, но соприкасаться не доводилось. И все же: мог ли скрываться под одной личиной Райн-лотерейщик, Райн-игрок, Райн-вымогатель, Райн-любовник и Райн-священнослужитель? Не мог же он действовать столь убого и нестрого? Неужели это происходило наяву? Но мыслимо ли было усомниться? Не иначе как он — человек масштабный, разносторонний, вездесущий. Не менее реальный, чем я. Вселенная его состояла из сплошных возможностей, и он это знал. Он вырвался на годы вперед, а я остался в дураках. Должно быть, все эти годы я был безумен и слеп. Мир, в котором мы жили, не имел границ. Необъятный, бурлящий, горячий мир изменчивости был для Райна-негодяя родным домом. Наверное, исключительно для Райна-негодяя. Все это было невероятно, но, видимо, только в невероятное и можно верить. Не иначе как правда всегда была ложью.

Видимо, размышлял я, все это должно с меня скатиться, как скатываются капли воды со стеклянного глаза Джека. Я должен подыскать уместную политическую классификацию, навесить ярлыки на Райнхарта и на его ипостаси, а потом выбросить это из головы. Церковь я покинул так стремительно, что сам не понял, как оказался в офисе, и только тогда вспомнил, что направляюсь к Хэмбро.