Читаем Невидимый человек полностью

Нашелся мистер Нортон под лестницей. Оттертый туда в буйной толчее, он растянулся на стуле, как старая кукла. В тусклом свете обозначились резкие черты его белого, ладно скроенного лица с закрытыми глазами. Перекрикивая толпу, я звал его, но он не откликался. Мистер Нортон опять потерял сознание. Сначала осторожно, потом все решительней я стал его трясти, но морщинистые веки даже не шелохнулись. И тут в общей толкотне меня так сильно пихнули, что я чудом не влетел носом в белую массу; это было всего лишь его лицо, но меня затрясло от безотчетного ужаса. Никогда в жизни я так резко не приближался к белому человеку. В панике я отпрянул. С закрытыми глазами попечитель казался еще более грозным. Он напоминал бесформенную бледную смерть, которая внезапно явилась предо мной, смерть, что всегда ходила рядом и вдруг обнаружила себя посреди безумия в «Золотом дне».

— Умолкни! — скомандовал чей-то голос, и меня оттащили в сторону. Оказалось, это все тот же коротышка-толстяк.

Я зажал рот, только сейчас осознав, что все это время пронзительные вопли исходили от меня самого. Растянув уголки рта, толстяк просветлел лицом.

— Так-то лучше, — гаркнул он мне в ухо. — Он простой смертный. Запомни. Простой смертный!

Я порывался сообщить ему, что мистер Нортон — далеко не простой смертный: он богач, за которого я отвечаю головой, но сама идея ответственности за него просто не укладывалась в слова.

— Давай-ка поднимем его на галерею, — сказал ветеран, подталкивая меня к ногам мистера Нортона.

Я машинально взялся за костлявые щиколотки, а толстяк рывком подхватил под мышки белое тело и поволок к лестнице. Голова мистера Нортона болталась на груди, точно у пьянчуги или покойника.

Ухмыляясь, ветеран шаг за шагом пятился по лестнице. Но стоило мне задуматься, не надрался ли попечитель вместе с остальными, как три девицы, что, перегнувшись через перила, наблюдали за потасовкой, сбежали вниз, чтобы помочь нам дотащить мистера Нортона.

— Похоже, папаша всерьез разволновался, — крикнула одна.

— Да он в дрова.

— И не говори, белому не впрок здешнее пойло.

— Говорят же вам: он не пьян, а занемог! — разгорячился толстяк. — Ступай, отыщи свободную койку, чтобы белый человек мог немного отдохнуть.

— Конечно, милый. А другие услуги не потребуются?

— Пока нет, — ответил он.

Одна из девушек забежала вперед.

— У меня как раз свободно. Несите его сюда, — предложила она.

Через несколько минут мистер Нортон, едва дыша, уже возлежал на небольшой двуспальной кровати. Я смотрел, как толстяк вполне профессионально измеряет ему пульс.

— Ты никак доктор? — спросила девушка.

— Уже нет, всего лишь пациент. Но определенные познания имею.

Еще один, подумал я и поспешил отодвинуть его в сторону.

— С ним все будет в порядке. Как только оклемается, мы уедем.

— Не волнуйся, парень, я не такой, как остальные, — заявил ветеран. — Я бывший врач и не причиню ему вреда. У него легкий шок.

Мы смотрели, как он снова склонился над мистером Нортоном, прощупал его пульс и оттянул веко.

— Легкий шок, — повторил он.

— «Золотой день» кого угодно повергнет в шок, — сказала одна из девиц, разглаживая фартук, под которым просматривался мягкий, чувственный животик.

Другая убрала со лба мистера Нортона седую челку и гладила его по голове, рассеянно улыбаясь.

— Довольно миленький, — сказала она. — Как белый ребеночек.

— Старенький ребеночек? — переспросила невысокая худышка.

— А хоть бы и так: старенький ребеночек.

— Тебя просто на белых тянет, Эдна. К гадалке не ходи, — подытожила худышка.

Эдна покачала головой и улыбнулась, будто посмеиваясь над собой.

— Не то слово. Просто обожаю их. Пусть даже старик, а всегда милости прошу заглянуть ко мне вечерком.

— Тьфу ты, прибила бы такого дедулю.

— Их голыми руками не возьмешь, — ответила Эдна. — Ты разве не слыхала, дорогуша, что у богатых белых стариков семенники обезьян и яйца козлов? Ненасытное старичье. Весь мир хотят поиметь.

Доктор посмотрел на меня с улыбкой.

— Ну вот, с ними всю эндокринологию выучишь, — засмеялся ветеран. — Я ошибся, сказав, что он просто человек: нет, он, видимо, полукозел или полуобезьяна. Может, и то и другое.

— Так и есть, — подтвердила Эдна. — Был у меня один в Чикаго…

— Ну уж, в Чикаго тебя никогда не заносило, подружка, — перебила ее вторая девица.

— Ты-то почем знаешь? Два года назад… Тьфу, да вы вообще не в курсе. Белый старикан из Чикаго пришивал липовые яйца!

Осклабившись, толстяк-медик поднялся с места.

— Как ученый и врач, вынужден опровергнуть ваши слова, — сказал он. — Подобные операции пока невозможны.

Затем он выпроводил девиц из комнаты.

— Вдруг проснется, услышит подобные разговоры, — объяснил ветеран, — и снова скиснет. Кроме того, научное любопытство может завести их так далеко, что они действительно решат проверить, есть ли у него обезьяньи железы. А это, боюсь, зрелище не для детских глаз.

— Мне нужно отвезти его в колледж, — сказал я.

— Понял, — ответил он. — Помогу, чем смогу. Иди-ка лед поищи. Да сам успокойся.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Классическая проза ХX века / Историческая проза