Нашелся мистер Нортон под лестницей. Оттертый туда в буйной толчее, он растянулся на стуле, как старая кукла. В тусклом свете обозначились резкие черты его белого, ладно скроенного лица с закрытыми глазами. Перекрикивая толпу, я звал его, но он не откликался. Мистер Нортон опять потерял сознание. Сначала осторожно, потом все решительней я стал его трясти, но морщинистые веки даже не шелохнулись. И тут в общей толкотне меня так сильно пихнули, что я чудом не влетел носом в белую массу; это было всего лишь его лицо, но меня затрясло от безотчетного ужаса. Никогда в жизни я так резко не приближался к белому человеку. В панике я отпрянул. С закрытыми глазами попечитель казался еще более грозным. Он напоминал бесформенную бледную смерть, которая внезапно явилась предо мной, смерть, что всегда ходила рядом и вдруг обнаружила себя посреди безумия в «Золотом дне».
— Умолкни! — скомандовал чей-то голос, и меня оттащили в сторону. Оказалось, это все тот же коротышка-толстяк.
Я зажал рот, только сейчас осознав, что все это время пронзительные вопли исходили от меня самого. Растянув уголки рта, толстяк просветлел лицом.
— Так-то лучше, — гаркнул он мне в ухо. — Он простой смертный. Запомни. Простой смертный!
Я порывался сообщить ему, что мистер Нортон — далеко не простой смертный: он богач, за которого я отвечаю головой, но сама идея ответственности за него просто не укладывалась в слова.
— Давай-ка поднимем его на галерею, — сказал ветеран, подталкивая меня к ногам мистера Нортона.
Я машинально взялся за костлявые щиколотки, а толстяк рывком подхватил под мышки белое тело и поволок к лестнице. Голова мистера Нортона болталась на груди, точно у пьянчуги или покойника.
Ухмыляясь, ветеран шаг за шагом пятился по лестнице. Но стоило мне задуматься, не надрался ли попечитель вместе с остальными, как три девицы, что, перегнувшись через перила, наблюдали за потасовкой, сбежали вниз, чтобы помочь нам дотащить мистера Нортона.
— Похоже, папаша всерьез разволновался, — крикнула одна.
— Да он в дрова.
— И не говори, белому не впрок здешнее пойло.
— Говорят же вам: он не пьян, а занемог! — разгорячился толстяк. — Ступай, отыщи свободную койку, чтобы белый человек мог немного отдохнуть.
— Конечно, милый. А другие услуги не потребуются?
— Пока нет, — ответил он.
Одна из девушек забежала вперед.
— У меня как раз свободно. Несите его сюда, — предложила она.
Через несколько минут мистер Нортон, едва дыша, уже возлежал на небольшой двуспальной кровати. Я смотрел, как толстяк вполне профессионально измеряет ему пульс.
— Ты никак доктор? — спросила девушка.
— Уже нет, всего лишь пациент. Но определенные познания имею.
Еще один, подумал я и поспешил отодвинуть его в сторону.
— С ним все будет в порядке. Как только оклемается, мы уедем.
— Не волнуйся, парень, я не такой, как остальные, — заявил ветеран. — Я бывший врач и не причиню ему вреда. У него легкий шок.
Мы смотрели, как он снова склонился над мистером Нортоном, прощупал его пульс и оттянул веко.
— Легкий шок, — повторил он.
— «Золотой день» кого угодно повергнет в шок, — сказала одна из девиц, разглаживая фартук, под которым просматривался мягкий, чувственный животик.
Другая убрала со лба мистера Нортона седую челку и гладила его по голове, рассеянно улыбаясь.
— Довольно миленький, — сказала она. — Как белый ребеночек.
— Старенький ребеночек? — переспросила невысокая худышка.
— А хоть бы и так: старенький ребеночек.
— Тебя просто на белых тянет, Эдна. К гадалке не ходи, — подытожила худышка.
Эдна покачала головой и улыбнулась, будто посмеиваясь над собой.
— Не то слово. Просто обожаю их. Пусть даже старик, а всегда милости прошу заглянуть ко мне вечерком.
— Тьфу ты, прибила бы такого дедулю.
— Их голыми руками не возьмешь, — ответила Эдна. — Ты разве не слыхала, дорогуша, что у богатых белых стариков семенники обезьян и яйца козлов? Ненасытное старичье. Весь мир хотят поиметь.
Доктор посмотрел на меня с улыбкой.
— Ну вот, с ними всю эндокринологию выучишь, — засмеялся ветеран. — Я ошибся, сказав, что он просто человек: нет, он, видимо, полукозел или полуобезьяна. Может, и то и другое.
— Так и есть, — подтвердила Эдна. — Был у меня один в Чикаго…
— Ну уж, в Чикаго тебя никогда не заносило, подружка, — перебила ее вторая девица.
— Ты-то почем знаешь? Два года назад… Тьфу, да вы вообще не в курсе. Белый старикан из Чикаго пришивал липовые яйца!
Осклабившись, толстяк-медик поднялся с места.
— Как ученый и врач, вынужден опровергнуть ваши слова, — сказал он. — Подобные операции пока невозможны.
Затем он выпроводил девиц из комнаты.
— Вдруг проснется, услышит подобные разговоры, — объяснил ветеран, — и снова скиснет. Кроме того, научное любопытство может завести их так далеко, что они действительно решат проверить, есть ли у него обезьяньи железы. А это, боюсь, зрелище не для детских глаз.
— Мне нужно отвезти его в колледж, — сказал я.
— Понял, — ответил он. — Помогу, чем смогу. Иди-ка лед поищи. Да сам успокойся.