Невидимый человек

— Само собой, только не забывайте, Креншоу: он туда едет лишь на пару месяцев. Почти все время ему предстоит работать, и свобода, по большому счету, окажется для него чисто символической. А каков для парня самый доступный символ свободы? Естественно, женщина. Минут за двадцать он сможет вдуть этому символу со всей свободой, которую даст ему краткий досуг, — все остальное время будет плотно занято работой. Он сам убедится.

Я попытался сменить тему:

— А вы куда направляетесь?

— В Вашингтон, — отвечал он.

— Значит, вылечились?

— Вылечился? Это не лечится…

— Его переводят, — пояснил Креншоу.

— Дали направление в лечебницу Святой Елизаветы, — сообщил ветеран. — Неисповедимы пути начальства. Целый год я пытался перевестись, а сегодня утром вдруг получил приказ собираться. Интересно, не связано ли это с кратеньким разговором между мною и твоим другом мистером Нортоном.

— А он-то каким боком к этому причастен? — удивился я, припомнив угрозу доктора Бледсоу.

— А каким боком он причастен к этой твоей автобусной поездке? — парировал он.

И подмигнул. В глазах у него мелькнул огонек.

— Ладно, забудь, что я сейчас сказал. Только ради Бога, зри в корень, — поучал он. — Выйди из тумана, юноша. И заруби себе на носу: чтобы добиться успеха, необязательно быть конченым идиотом. Играй в игру, но не принимай ее за чистую монету — тебе же на пользу пойдет. Даже если окажешься в смирительной рубашке или в палате, обитой войлоком. Играй в игру, но играй по-своему, хотя бы какое-то время. Играй в игру, но повышай ставку, дружок. Узнай, как это действует, узнай, как действуешь ты сам, — жаль, у меня нет времени расписать хотя бы один фрагмент. Впрочем, у нашего народа все шиворот-навыворот. Возможно, ты даже выиграешь. Игра на самом-то деле очень жесткая. Возникла еще до эпохи Возрождения, была проанализирована, описана в книгах. Но здесь, на Юге, книги задвинуты в дальний угол, и это твой шанс. Ты прячешься у всех на виду… точнее, мог бы спрятаться, если б усвоил правила. Тебя никто не разглядит, поскольку не ожидает от тебя такой смекалки — считается, что об этом уже позаботились те, кому следует…

— Дружище, кто такие они? О ком ты вообще? — перебил Креншоу.

Ветеран взорвался.

— Они? — повторил он. — Они? Да те, о ком у нас вечно идет речь: белые люди, власти, боги, судьба, обстоятельства — силы, которые будут дергать тебя за ниточки до тех пор, пока ты не откажешься быть марионеткой. Большой человек никогда не бывает там, где ты рассчитываешь его найти.

Креншоу поморщился.

— Черт возьми, ты слишком много болтаешь, мэн, — бросил он. — Болтаешь, болтаешь, а ничего дельного не сказал.

— Мне есть что сказать, Креншоу, и немало. Я выражаю словами то, что чувствует большинство мужиков, пусть и не в полной мере. Наверняка у меня в некотором роде недержание речи, но я скорее клоун, чем дурак. Впрочем, Креншоу, — продолжал он, сворачивая трубочку из газеты, лежавшей у него на коленях, — тебе не понять, что происходит. Наш юный друг впервые отправляется на Север! Впервые же?

— Вы правы, — сказал я.

— Еще бы. А вы-то бывали на Севере, Креншоу?

— Я всю страну исколесил, — ответил Креншоу. — Знаю, как они действуют, независимо от того, где находятся. И знаю, как с ними держаться. Впрочем, ты едешь не на подлинный Север. Ты едешь в Вашингтон. Это всего лишь очередной южный город.

— Так-то оно так, — сказал ветеран, — но вообрази, что это будет означать для такого вот парня. Он глотнет свободы, причем средь бела дня, да еще в одиночку. Помню времена, когда молодым, прежде чем такое испробовать, приходилось вначале сделаться преступниками или хотя бы подозреваемыми. Вместо того чтобы отправиться в путь на рассвете, ребята дожидались кромешной тьмы. А потом запрыгивали в автобус, который, как нарочно, тащился еле-еле, разве не так, Креншоу?

Креншоу перестал разворачивать шоколадку и пристально посмотрел на своего подопечного, сощурив глаза.

— Мне-то откуда знать, черт подери? — возмутился санитар.

— Простите, Креншоу, — сказал ветеран. — Я думал, человек с опытом…

— Не знаю, у меня такого опыта не было. Я отправился на Север по собственной воле.

— Но может, вы слыхали о таких случаях?

— Одно дело — слыхал ухом, а другое — испытал брюхом, — указал Креншоу.

— Допустим. Но поскольку свобода всегда предполагает элемент преступления…

— Но за мной-то не тянется никаких преступлений!

— Я не так выразился, — сказал ветеран. — Извиняюсь. Проехали.

Креншоу сердито надкусил шоколадку, бормоча:

— Чтоб тебя депресняк накрыл — может, словесный понос прекратится.

— Да, доктор, — насмешливо бросил ветеран. — Меня скоро накроет депресняк, но вы кушайте шоколадку, а мне рот не затыкайте; в каждом безумии есть своя логика.

— Вот только не надо образованностью своей кичиться, — сказал Креншоу. — Сам-то, как и я, место в хвосте занимаешь, куда нас Джим Кроу затолкал. И если уж на то пошло, ты в самом деле безумен.