Читаем Невидимый человек полностью

А после этого принялся составлять план действий на завтра. Перво-наперво душ, потом завтрак. И все это с утра пораньше. Мешкать нельзя. В отношениях с такими важными людьми необходимо соблюдать пунктуальность. Договорился о встрече — не делай из себя недотепу-цветного. Кстати, придется обзавестись часами. Чтобы не отступать от графика. Я вспомнил массивную золотую цепочку, свисавшую между прорезями жилета доктора Бледсоу, и ту обстоятельность, с которой он открывал свои карманные часы: наморщив лоб, стиснув губы и опустив голову, отчего подбородок множился складками. Только после этого доктор Бледсоу прочищал горло и глубоким, протяжным голосом возвещал время, наделяя каждый слог тонкими оттенками крайне важного смысла. Я вспомнил, как происходило мое исключение, и задохнулся от злости, которую попытался немедленно подавить; но сейчас мне это не удавалось — моему возмущению не было границ, что доставляло мне массу неудобств. За этим последовала мысль: что ни делается — все к лучшему. Не случись этого отчисления из колледжа, мне бы не представилось возможности личного знакомства с такими важными людьми. В своем воображении я все еще видел, как доктор Бледсоу пристально смотрит на часы, но теперь к этому видению присоединился другой человек, молодой, не кто иной, как я, но более мудрый, учтивый и одетый, в отличие от меня прежнего, не в старомодные шмотки, а в элегантный костюм из дорогой ткани и модно подстриженный, совсем как манекенщики на рекламных фото в журнале «Эсквайр», изображающие перспективных молодых руководителей. Я представлял, как выступаю с обращением, а вокруг мелькают слепящие вспышки камер, призванных запечатлеть миг такого поразительного красноречия. Юный вариант доктора, но зрелый и усовершенствованный. Вместо того чтобы бурчать себе под нос, я бы всегда старался быть — не побоюсь этого слова — обаятельным. Как Рональд Колмен. Что за голос! Конечно, на Юге так не поговоришь: белые не оценят, а черные решат, что ты «заносишься». Но здесь, на Севере, я избавлюсь от южного акцента. На Севере буду разговаривать так, а на Юге — иначе. Оставлю для южан то, чего они хотели, таков уж расклад. Смог доктор Бледсоу — смогу и я. Ближе к ночи, прежде чем улечься спать, я протер свой портфель чистым полотенцем и бережно сложил письма во внутреннее отделение.

С утра пораньше я отправился на метро в район Уолл-стрит, выбрав точку почти на другом конце острова. В полумраке томились стиснутые небоскребами улочки. Пока я искал адрес, мимо проезжали бронированные инкассаторские фургоны. Улицы были запружены спешащими людьми: все как будто напрягались сверх меры и повиновались невидимым рычагам. У многих мужчин с собой были полевые сумки или дипломаты, и я сжал ручку своего портфельчика с чувством собственной значимости. Тут и там я замечал негров, которые шагали с бесформенными кожаными мешочками, закрепленными ремешком на запястье. Это зрелище мимолетно вызвало у меня ассоциацию с заключенными, которые вырвались из закованного в кандалы отряда и теперь несут на руках свои цепи. Тем не менее эти люди, казалось, тоже осознавали некоторую собственную значимость, и мне захотелось спросить кого-нибудь из них, с какой стати к нему прикована сумка-мешочек. Быть может, за это хорошо заплатили, быть может, ему доверили деньги. Вероятно, к мужчине в стоптанных башмаках, шедшему впереди меня, приковали миллион долларов!

Я огляделся, чтобы посмотреть, не преследуют ли таких прохожих вооруженные полицейские или сыщики, но никого такого не увидел. Впрочем, их в любом случае было бы не выхватить глазом из толпы. У меня мелькнула мысль пойти за одним из «мешочников», чтобы посмотреть, куда он направляется. Почему ему доверили такие деньжищи? И что произойдет, если он исчезнет, прихватив их с собой? Но мысль, конечно, была дурацкая. Это же Уолл-стрит. Возможно, улица находится под охраной, как, по слухам, находятся под охраной почтовые отделения: специально обученные люди смотрят через глазки в потолке и стенах, не теряют бдительности и молча ожидают твоего неверного шага. Возможно, даже сейчас чей-то глаз уставился на меня и отслеживает каждое мое движение. Вот, к примеру, циферблат уличных часов на сером здании через дорогу: не скрывается ли за ним пара пытливых глаз? Я поспешил по нужному адресу и был поражен огромной высотой белого камня с его рельефным бронзовым фасадом. В дверь торопливо входили мужчины и женщины; после некоторых колебаний я устремился за ними, вошел в кабину лифта и был оттеснен к задней стенке. Лифт резко поплыл вверх, создавая такое ощущение внизу живота, будто важная часть тела осталась там, в вестибюле.

Выйдя на последнем этаже из кабины, я побрел по мраморному коридору и нашел табличку с фамилией попечителя. Но у порога разволновался и попятился. Окинул глазами коридор. Ни души. Белые — вообще-то люди со странностями: быть может, мистер Бейтс не желает с утра пораньше видеть негра. Развернувшись, я прошелся по коридору и выглянул в окно. Решил немного выждать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Классическая проза ХX века / Историческая проза