Невидимый человек

Никакого ответа. Может, не услышал, подумалось мне, позвал его еще раз, когда аппарат снова пронзил меня чередой импульсов, и я как будто ушел на дно, сопротивлялся, но всплыл на поверхность, чтобы услышать, как у меня за головой кто-то переговаривается. Трескотня и звуки переросли в тихое монотонное жужжание. Издалека доносились звуки музыки, воскресной мелодии. С закрытыми глазами я превозмогал боль, еле переводя дыхание. Мелодично гудели голоса. Доносились звуки радио… это патефонная запись? Регистр vox humana в потайном органе? Если так, что за орган и где он? Жарко. Перед глазами зеленая пелена — изящная дуга живой изгороди с ослепительно красными цветами шиповника, — изгибаясь, уносилась в бесконечность, пустоту, прозрачную синеву комнаты. Мелькали картинки тенистых лужаек в летнюю пору; я видел военный оркестр: набриолиненные музыканты в мундирах чинно выстроились в одну шеренгу; слышал сладкоголосую трубу и приглушенные расстоянием рожки, выводившие под сурдинку мотив «Священного города», а поверх звучало смешливое облигато пересмешника. У меня закружилась голова. Воздух сгустился, будто кишмя кишел мелкими белыми мошками, которые застили мне глаза, а темный трубач вдыхал и выпускал обратно через золотистый раструб белое живое облако, и в ленивом воздухе оно вплеталось в музыку.

Я вернулся. Все так же раздражающе гудели голоса. Почему они не исчезли? Такие самодовольные. Эй, доктор, сонно подумал я, вы когда-нибудь перед завтраком плескались в ручье? А сахарный тростник жевали? Знаете, док, в тот осенний день, когда я впервые увидел, как черных мужчин в полосатых робах и в кандалах окружают сторожевые псы, рядом со мной сидела моя бабушка; глаза ее сияли, и она напевала:

Господь всемогущий сотворил обезьяну,
Господь всемогущий сотворил кита,
Господь всемогущий сотворил крокодила,
У кого засосы от морды до хвоста…

Или вот вы, медсестра, разве могли вообразить, когда прогуливались в соломенной шляпке и платье из розовой органзы между рядами жасмина и томно ворковали со своим кавалером, а речь ваша текла густым сорговым сиропом, что мы, черные мальчишки, рядком затаившись в кустах, орали во всю глотку такое, что вы не смели даже слышать:

Ты видел, как Маргарет льет кипяток?
Глянь, откуда несется чудо-поток,
Хватило б на милю и еще чуток.
Глянь, еле успела подставить горшок…

Но вот музыка превратилась в женский жалобный вой. Я открыл глаза. Надо мной парили металл и стекло.

— Как себя чувствуешь, парень? — спросил голос.

Сквозь толстые, как донышко бутылки кока-колы, линзы очков на меня глядели выпученные, светящиеся, испещренные прожилками глаза, наподобие тех, что заспиртованы в старых лабораторных склянках.

— Здесь слишком тесно, — заворчал я.

— О, это важная часть лечения.

— Но мне нужно больше места — я буквально зажат.

— Не волнуйся, парень. Привыкнешь со временем. Как голова и живот?

— Живот?

— Да, и голова?

— Даже не знаю.

Я ощущал только давление на голову и мягкое место. Но все реакции вроде бы восстановились полностью.

— Живота вообще не чувствую, — крикнул я с волнением.

— Ага, видишь! Мой приборчик творит чудеса, — горячо произнес он.

— Не уверен, — встрял другой голос. — Лично я за операцию. Особенно в данном случае, с учетом… эээ… происхождения, легче поверить в эффективность простой молитвы.

— Чушь, с этой минуты обратите ваши молитвы на мой приборчик. А я обеспечу лечение.

— Не знаю наверняка, но считаю ошибкой, что решения… то есть методы лечения, применяемые к… э-э-э… организмам на более высокой ступени развития, столь же действенны для… эээ… примитивной ступени. Допустим, перед нами был бы выходец из Новой Англии с дипломом Гарварда.

— Перенесем обсуждение в область политики? — добродушно заметил первый голос.

— Да нет, но… проблема существует.

С нарастающим беспокойством я прислушивался к разговору, перетекающему в шепот. Самые простые слова, казалось, относились к чему-то еще, как и мысли, крутившиеся в моей голове. Непонятно, говорят ли они обо мне или о ком другом. Иногда они даже углублялись в обсуждение истории…

— Использование устройства приводит к тем же результатам, что и префронтальная лоботомия, только без скальпеля и негативных последствий, — сказал первый. — Видите, мы не иссекаем префронтальную область коры головного мозга, то есть не отделяем одну из долей, а оказываем необходимое давление на основные центры нервной системы — метод гештальта — и полностью меняем личность, как в известных сказочных историях про преступников, превратившихся после кровавых операций на мозге в добродушных парней. И, кроме того, — тут голос зазвучал триумфально, — пациент и его нейронные связи целы.

— А психика?