Зазвучали другие голоса. Надо мной, как непостижимые разуму рыбешки, подслеповато глядящие через стеклянные стенки аквариума, зависали лица. Вот они неподвижно застыли, потом от них отделилось две физиономии: сначала уплыли их головы, затем, вяло оттолкнувшись от крышки ящика, — кончики похожих на плавники пальцев. Таинственное во всех отношениях движение, схожее с мягким покачиванием вод во время приливов и отливов. Я смотрел, как те двое в исступлении шевелят губами. Разобрать я ничего не смог. Они опять стали переговариваться, но я так и не уловил о чем. Мне стало не по себе. У меня перед носом появился исписанный листок бумаги. С какой-то абракадаброй. Двое страстно совещались. Неизвестно почему, но я чувствовал, что ответствен за происходящее. Меня накрыло жуткое чувство одиночества; казалось, они разыгрывали диковинную пантомиму. С тревогой наблюдал я за ними с этого ракурса. Их глупый вид мне определенно не нравился. Так быть не должно. В носу одного врача я видел подсохшую слизь, у медсестры свисало два дряблых подбородка. Всплыли другие лица и в беззвучной ярости захлопали ртами. Все мы люди, подумал я и сам не понял, что имел в виду.
Появился одетый в черное мужчина, с длинными волосами, напряженным, но дружелюбным лицом и пронзительным взглядом. Пока он внимательно изучал меня и мою историю болезни, все остальные со страхом в глазах топтались рядом. Потом он стал быстро писать на большой картонке и сунул мне под нос:
ВАШЕ ИМЯ?
По телу пробежала дрожь; он словно бы назвал имя, упорядочил царивший у меня в голове хаос, и меня охватил резкий стыд. Я осознал, что не помню собственного имени. Закрыл глаза, печально помотал головой. Первая дружеская попытка наладить общение — а я подкачал. Пробую снова, погружаюсь в черные глубины памяти. Тщетно: там нет ничего, кроме боли. Он опять показал мне ту же картонку, медленно провел пальцем по каждому слову.
ВАШЕ… ИМЯ
Я отчаянно старался, нырял в черноту, пока не обмяк от усталости. Словно мне вскрыли вену и выкачали всю силу; я был способен только беззвучно глазеть в ответ. К досаде моей, он проявил невероятную активность, сделал знак передать ему еще одну картонку и написал:
КТО ВЫ?
Внутри у меня что-то отозвалось вялым возбуждением. От этих слов точно затеплились слабые, тусклые огоньки там, где раньше мельтешили только искры. «Кто я?» — спрашиваю себя. Это как попытка разглядеть одну вполне определенную клетку крови, бегущую по онемевшим жилам. Думаю, я весь — чернота, оторопь и боль, но, скорее, это не самый подходящий ответ, а просто некогда прочитанные слова.
И снова картонка:
ИМЯ ВАШЕЙ МАТЕРИ?
Моей
Вопросы поступали безостановочно:
Я напрягся: в памяти всплывали разные имена, но ни одно не подходило; мне стало казаться, что частичка меня есть в каждом из них; окончательно увязнув, я совсем растерялся.
КЕМ БЫЛА ВАША МАТЬ?
Один взгляд на него вызывал резкую неприязнь, и я решил, не без удовольствия, что в эту игру не играю, не хочу посылать подальше ни его самого, ни его родственников, хотя мог бы спросить: а
ДУМАЙТЕ
Я смотрел на него: он морщил лоб и что-то долго писал. Грифельную доску испещрили ничего не значащие имена.
Прочтя в его глазах раздражение, я улыбнулся. Первый врач, тот, дружелюбный, что-то сказал. А коротышка написал вопрос, на который я воззрился с недоумением:
КТО ТАКОЙ БРАТЕЦ КРОЛИК?
Я пребывал в полном замешательстве. С чего вдруг именно такой вопрос пришел ему в голову? Он ткнул пальцем в каждое слово. Где-то внутри, очень глубоко, я расхохотался, аж голова пошла кругом: от радости, что понял самого себя, и от желания это скрыть. Можно сказать, что я и есть Братец Кролик… или был, когда с окрестной ребятней босиком плясал на пыльных улицах и распевал:
Да, признать такое невозможно: уж слишком нелепо, даже в некоторой степени — опасно это звучало. Однако меня сильно задело, что он решил затронуть извечную проблему идентичности; я отрицательно покачал головой, а он, поджав губу, испепеляет меня острым, жестоким взглядом.
ПАРЕНЬ, КТО ТАКОЙ БРАТ КРОЛИК?