Невидимый человек

Я сидел и смотрел, как они на миг исчезают в одном из кабинетов и вновь появляются, чтобы без единого слова прошагать мимо. Меня трясло. Неужели действительно выпустят? Голова кружилась. Я посмотрел на свой белый комбинезон. Сестра сказала, что это фабричный стационар… Почему я не мог вспомнить, о какой фабрике речь? С чего вдруг фабричный стационар? Да… что-то такое про фабрику припоминаю, возможно, меня сюда направили. Да, он говорил о директоре, а не о главном враче; может статься, это одно лицо? Наверное, меня уже на фабрику доставили. Я прислушался, но не уловил шума машинного оборудования.

В другом конце приемной на стуле лежала газета, но сходить за ней мешало охватившее меня беспокойство. Где-то гудел вентилятор. Распахнулась одна из дверей матового стекла, откуда какой-то суровый на вид рослый мужчина в белом халате призывно помахал мне историей болезни.

— Заходим, — пригласил он.

Встал и мимо него зашел в большой, скромно обставленный кабинет с мыслью: сейчас все узнаю, сию же минуту.

— Присаживайтесь, — сказал он.

Я уселся в кресло рядом с его рабочим столом. Он изучал меня спокойным взглядом естествоиспытателя.

— Как вас зовут? Ах, вот, здесь написано, — говорит он, изучая историю болезни. И словно бы кто-то внутри меня пытается остановить его, но имя произнесено, и я слышу свой голос, охаю от острой боли в голове, вскакиваю на ноги, дико озираюсь, снова сажусь, встаю, и так несколько раз, припоминая. Не знаю, почему я все это проделываю, но внезапно ловлю на себе его внимательный взгляд и на сей раз остаюсь сидеть.

Я слышал свои бойкие ответы на его вопросы, хотя во мне кружился вихрь рожденных эмоциями образов, которые визжали и стрекотали, точно магнитофонная лента, прокручиваемая назад на высокой скорости.

— Что ж, друг мой, — обратился он ко мне, — вы практически здоровы. Будем вас отпускать. Как вы на это смотрите?

Да кто ж знал, как я на это смотрю? Заметил рядом со стетоскопом корпоративный календарь и миниатюрную серебряную кисть для рисования. Что он хотел этим сказать: меня выписывают из стационара или освобождают от работы?

— То есть, сэр? — переспросил я.

— Я спрашиваю, как вы на это смотрите?

— Положительно, сэр, — ответил я каким-то чужим голосом. — С радостью вернусь к работе.

Просмотрев историю болезни, он нахмурился.

— Выписать-то мы вас выпишем, а насчет работы, боюсь, это вы зря, — сказал он.

— Как это понимать, сэр?

— Вы прошли через непростое испытание, — объяснил он. — И пока не готовы к суровым условиям производства. Отдыхайте, восстанавливайтесь. Вам необходимо перестроиться, набраться сил.

— Но, сэр…

— Постарайтесь не слишком усердствовать. Вы же рады, что вас выписывают, не так ли?

— О, бесспорно. Но на что мне жить?

— На что жить? — Брови на его лице вскинулись и опустились. — Найдите другую работу, — присоветовал он. — Попроще, поспокойнее. Что-нибудь по своим способностям.

— По способностям? — Я смотрел на него и думал: а не внес ли и он свою лепту в происходящее? — Я не чураюсь никакой работы, сэр.

— Речь не об этом, мой друг. Просто вы не можете работать именно у нас на производстве. Возможно, со временем, но не сейчас. Не забывайте: вам полагается компенсация за полученные травмы.

— Компенсация, сэр?

— Да-да, — сказал он. — Мы придерживаемся политики просвещенного гуманизма: все наши сотрудники застрахованы. Вам необходимо лишь подписать кое-какие из документов.

— Какого рода, сэр?

— Требуется письменное заявление с вашей стороны об освобождении фабрики от ответственности, — пояснил он. — Признаю, у вас трудный случай, мы были вынуждены привлечь нескольких специалистов. Но хочешь не хочешь, а в каждом начинании есть свои факторы риска. Это издержки роста и адаптации, так сказать. Кто-то готов испытать судьбу и рискнуть, а кто-то нет.

Я смотрел на его морщинистое лицо. Доктор, официальный представитель фабрики или все сразу? Не мог разобраться; а теперь еще он периодически выпадал из моего поля зрения, хотя по-прежнему спокойно сидел на месте.

Слова сами вырвались:

— Вам знаком господин Нортон, сэр?

— Нортон? — Он нахмурился. — О каком Нортоне вы говорите?

Потом мне показалось, что я не задавал этого вопроса; имя прозвучало не к месту. Я провел рукой по глазам.

— Извините, — сказал я. — Подумалось, а вдруг? Это мой знакомый.

— Понятно. Ну что ж, — он поднял со стола бумаги, — пока дела обстоят таким образом, мой друг. Возможно, позднее нам удастся что-нибудь для вас сделать. Если угодно, возьмите эти бумаги с собой. Потом вернете их нам почтой. Когда получим документы, выпишем вам чек. Не торопитесь, хорошенько все взвесьте. Вы еще оцените наши выгодные условия.

Я взял сложенные листы бумаги и посмотрел на него, как мне показалось, долгим взором. Похоже, он пребывал в нерешительности. И тут я услышал свой громкий голос:

— Вы его знаете?

— Кого?

— Мистера Нортона, — повторил я, — мистера Нортона!

— Да нет же, откуда.

— Да нет же, откуда, — передразнил я, — вот никто никого не знает, а времени-то прошло ух как много.

Он нахмурился, а я хохотнул.