Невидимый флаг. Фронтовые будни на Восточном фронте. 1941-1945

За первый месяц пребывания в Хейлигенбейле мы приняли в нашем госпитале – подумать страшно – 13 тысяч больных и раненых. 13 тысяч! Это означает, что ежедневно нам приходилось принимать от 200 до 400 человек. А затем их еще приходилось эвакуировать. Я до сих пор не могу понять, как нам удалось со всем этим справиться.

Глава 33 Организация

Территория, занимаемая западной группировкой войск в Восточной Пруссии, была очень незначительной. Наиболее важным связующим звеном с внешним миром была гавань городка Розенберга; катера и баржи отправлялись оттуда до Пиллау, а раненых на больших судах отправляли в Свинемюнде, в Киль или в Копенгаген. Раненые, прибывавшие в Хейлигенбейль, доставлялись туда из дивизионных полевых хирургических госпиталей. Затем один за другим полевые хирургические госпитали стали переводить в Хейлигенбейль, пока в конечном итоге на крошечном пятачке не скопилось до 20 медицинских рот. Госпитали были постоянно переполнены – до такой степени, что раненые солдаты были вынуждены сидеть просто на ступеньках. Обеспечивать их питанием стало исключительно сложно, но еще сложнее стало обеспечивать им должный уход. И эти проблемы с каждым днем только усугублялись; водители машин скорой помощи иногда часами были вынуждены ездить от одного госпиталя к другому, чтобы сдать раненых. Регау и я по собственному горькому опыту знали, что означает для полевых хирургических госпиталей столь длительное ожидание машин скорой помощи. Большинство из этих госпиталей работало в непосредственной близости от линии фронта и почти все время находилось под обстрелом. На территории авиационного завода располагалось большое число мастерских и различных подсобок, которые вполне можно было привести в порядок, но наш полевой госпиталь был слишком маленьким подразделением, в нем всего служило около 60 человек, и нам постоянно не хватало людей.

Эта зима была гораздо суровей, чем в предшествующие годы. Мастерские и подсобки были разграблены русскими военнопленными, которых охраняла только горстка солдат. Оконные и дверные рамы были выбиты и использованы в качестве топлива, и даже какой-то легкий металлический сплав, который в больших количествах лежал на территории завода, был сожжен замерзающими заключенными. За это их нельзя винить. Но когда для размещения раненых нам понадобились все здания, находившиеся на территории завода, я попросил, чтобы всех русских заключенных перевели в бараки, находившиеся напротив входа на завод. Естественно, что из этого ничего не получилось.

Один из русских докторов, работавший при этом лагере, был родом из Краснодара, и у него слезы навернулись на глазах, когда он узнал, что я бывал в тех местах. Ему выделили палату с больными в нашем госпитале, и он получал столько еды и лекарств, сколько ему было нужно. Тех русских пленных, которые получили ранения во время авиационного налета, мы разместили по двум нашим госпиталям.

Но русский доктор ничем не мог нам помочь в плане того, чтобы вывести всех пленных за территорию завода; тогда я обратился к начальнику местного гарнизона, заслуженному ветерану Первой мировой войны. Он оторвался от кофе… Я получил в свое распоряжение две роты рабочего батальона, которым было приказано охранять территорию завода. Нам пришлось выделять по 20 пар солдат, чтобы сделать охрану достаточно эффективной. Мы отремонтировали очень удобные заводские кухню и столовую, заменили все разбитые окна, завезли несколько машин соломы и приобрели дюжину печек, чтобы обогревать подсобки.

Недостача одеял была ужасающей. Каждую неделю от 100 до 200 одеял исчезало без следа, и нам приходилось посылать специальные группы для сопровождения барж до Пиллау, чтобы быть уверенными, что наши одеяла и носилки вернутся обратно. Каждое утро Регау собирал группу из больных и раненых, способных самостоятельно двигаться, а затем назначал в ней старшего из числа офицеров или унтер-офицеров. Затем он отправлял эту группу в Данциг. На них было страшно смотреть, когда они молча и со злым выражением на лице, проходили мимо нас, но вслух они свое недовольство выражали редко. Иногда мы возвращали обратно какого-нибудь старика, которого излишне усердный капрал включил в колонну, и эффект от этого всегда был умиротворяющим. Мы вообще не отправляли бы этих несчастных подобным образом из госпиталя, если бы не знали, какие неимоверные трудности им придется претерпеть, если они останутся в «котле».

Поначалу они могли добраться до Данцига через Эльбинг, но позднее, когда русские продвинулись дальше, добраться до этого города стало возможным только через Фрише-Нерунг, перешеек, отделяющий Фришес-Гафф от Данцигского залива. Колонны этих несчастных вынуждены были идти по льду Фришес-Гафф.

Большинство пациентов надо было вывозить грузовиками, но подобная задача явно не соответствовала нашим транспортным возможностям. Для спасения тяжелораненых мы вынуждены были меньше внимания уделять больным и легкораненым. Мне даже думать не хочется о том, сколько тысяч раз меня проклинали во время этих переходов по льду.