Невидимый город

Затевать банальную драку – тоже некстати: не хотелось обижать Тами Младшего. За исключением Сивела, Сайнему в этом кабачке нравилось практически все, а особенно то, что здесь можно понаблюдать и за бедняками, и за аристократией, самому не бросаясь в глаза. Волшебнику, два года не бывавшему в столице, это было очень на руку. Поэтому он решил просто не обращать на Сивела внимания, тем более что и Десси Сивеловых выпадов совершенно искренне не замечала.

* * *

Когда на дубовой двери трактира звякнул медный колокольчик, приветствуя новых гостей, Самый Младший толкнул Сайнема локтем и шепнул: «Глядите, вот и Дарина зазноба пожаловала, вон тот, в сером плаще».

Сайнем глянул и едва не прослезился: ему показалось, что это сама его утраченная молодость пришла его проведать в образе трех стройных и богато одетых молодых людей: один с лютней, второй с соколом на плече, и все трое с короткими мечами в богато украшенных ножнах. Юноша в сером был как раз без лютни и без сокола, зато изрядно пьян: двое других практически несли его к столу, поддерживая под локти. Устроившись за столом, повесив лютню на стену и усадив сокола на жердочку в углу, они первым делом заказали чашу ледяной воды, которую и вылили своему товарищу частично на голову, частично за шиворот. Дарина зазноба тряхнула головой, протерла глаза, обругала приятелей и потребовала вина: «За дохлую собаку Кельдинга я буду пить до самого утра! Чтоб он к себе в могилу утянул всю свою семейку, всех своих дружков-солнцепоклонников, да и дивов впридачу!»

Одна из сестер близняшек с кувшином вина вплыла в комнату. На сей раз Сайнем ни на мгновение не усомнился, что это Дарин и что молодой человек – тот самый, о котором она просила в «Горшке и подкове»: глаза девушки, ее лицо, походка, голос, любое движение было наполнено любовью, не заметить которой не смог бы, кажется, даже слепой. Однако юноша в сером заинтересовался кувшином куда больше, чем прекрасной Дари.

Не решаясь обратиться к любимому, Дари тихо спросила у юноши с лютней:

– Может, вы поесть что-нибудь пожелаете?

– Пожалуй, стоит, – согласился тот. – Что у вас нынче горячего?

– Суп с потрохами и пирог со свининой.

– Пойдет, тащи сюда. Сама с нами выпить не хочешь?

Дари улыбнулась:

– Простите, господин, я матушке поклялась, что буду пить только воду. Говорят, от вина я рассудок теряю и могу даже на человека с ножом наброситься. Правда, я потом ничего не помню.

– Ну и дура, – вздохнул незадачливый ухажер.

Пока Дари бегала за супом и пирогом, Тами Самый Младший продолжал просвещать Сайнема.

– Даринка правда дура, только не потому, что от вина бесится. Это она нарочно для смеха придумала. А дура она потому, что не по себе дерево валит. Этот в сером, Арнвером его зовут, он из знатных. Из совсем знатных. В прежние времена, говорят, у самого принца Хардинга в друзьях ходил. Ну а как королем Кельдинг стал, Арнвера, понятное дело, из дворца выкинули. Он с тех пор и запил, с тоски по прежним временам. Тут наша красавица совсем пропала, – вздохнул мальчишка, явно снова подражая кому-то. – До того он ей просто нравился, а как загулял, она его жалеть стала.

– А он?

– А ему не до нее – о себе горюет. Вон до сих пор в сером ходит в знак того, что Хардинга не забыл, и опять же гибель старого Кельдинга празднует, будто собственные именины.

Появилась Дари с тремя дымящимися горшочками на подносе. Сайнем вытянул шею и убедился, что Арнверу попала «та самая» ложка. Тами Самый Младший и все прочие, кто был в курсе происходящего, понимающе заулыбались друг другу.

Дари ушла на кухню за пирогом. Арнвер в задумчивости хлебал суп, потом поднял голову и уставился в дальний угол, будто заметил там нечто очень интересное. Почесал в затылке, поковырял ногтем в зубах, потом ткнул пальцем в ту сторону и воскликнул на весь трактир:

– Сивел, старый мошенник! Тебя ли вижу?! А ну иди сюда! Иди, иди, чего прячешься?!

Сивел Сияющий осторожно поднялся из-за своего стола и двинулся к Арнверу. Сайнем с ужасом подумал: «Что, если с приворотным зельем вышла ошибка, и Арнвер сейчас…» Но потом он понял, что ошибся сам: Арнвер вовсе не собирался объясняться в любви к поэту. Совсем наоборот.

– Тебя что, уже выпустили? – поинтересовался юноша в сером у Сивела. – Не рано ли? По мне, так тебе там было самое место.

– Я изменился, – тихо ответил Сивел. – Милосердное Солнце коснулась моего сердца. А в твоем сердце по-прежнему тьма?

– В моем сердце доброе вино, какого тебе, собаке, в жизни не доводилось пробовать, – возразил Арнвер. – А ты, значит, лижешь теперь задницы старым жрецам с острова?

– Я пою во славу Солнца, – так же тихо возразил Сивел.

– Ну так спой для нас! Юнис, подыграй ему. И смотри, чтобы песня была про красоток! А если нет, так Арив мигом тебе пустит сокола в рожу, так что даже твоему Солнцу будет противно смотреть на то, что останется.

– Хорошо, господин, я спою для тебя и буду молить Солнце, чтобы оно не отвращало от тебя свой лик, – ответил Сивел так спокойно, что Сайнем даже зауважал его.