Над городом занималось еще одно ясное весеннее утро. Зазывалы заняли свои места у дверей лавок, и кто зычным, кто сладким голосом призывали горожан не забыть купить обновы к предстоящему празднику. Их перекрикивали глашатаи, объявлявшие, на какой площади и в какое время будет показано «славное и доброе представление» в честь новобрачных. Из раскрытых окон доносился стук ткацких станков и перезвон посуды. У городских ворот грохотали повозки с дровами, с углем, с водой. Многие везли только что срубленные березки и липы – чтобы украсить дома, вдоль которых поедет свадебный кортеж. На улицах стучали молотки и взвизгивали пилы: здесь сооружали торжественные ворота, которые позже украсят бархатом и цветами.
По дороге в гостиницу на одной из улиц волшебник увидел Десси. Та сидела прямо на земле под цветущей яблоней и с безмятежным выражением лица вывязывала очередной красный квадратик. Проходившие мимо люди косились на нее, но не трогали: милостыню не просит, и на том спасибо.
Сайнем был внутренне готов к тому, что она его не заметит, но Десси, вопреки его ожиданиям, ласково ему улыбнулась и даже спросила, хорошо ли он провел ночь и куда сейчас направляется.
– Иду обратно к Тамиасу, – ответил Сайнем, пропуская первый вопрос. – Пойдем со мной.
– Нет, не стоит. – Десси покачала головой. – День только начался, надо еще поработать. Ты иди, отдыхай, я позже приду.
И Сайнем ушел, в печали размышляя о том, почему он сумел найти нужные слова для чужой невесты и никак не может сделать того же для своей любимой жены.
В гостинице он похлебал горячего супа и выслушал очередную порцию страшных слухов про бесчинства разбойников и мятежников. Он подумал о Сломанном Клыке, о Рейнхарде и Карстене, о «своих» чужанах и тут же прогнал эти мысли. Что тут думать? Сначала свадебку сыграем, а потом сразу же со всех ног домой – разбираться, что стряслось да что можно сделать.
Суп ему подавала Дари, и Сайнем от души радовался, глядя на нее: после одной несчастной и одной безумной женщины, с которыми он успел пообщаться сегодня, истинным отдохновением было глядеть на совершенно здоровую и счастливую. Дари – веселая, как птичка, резвая, как весенний ручеек, – вся будто светилась внутренней радостью. «Молодцы они с Арнвером, – думал Сайнем. – По крайней мере хоть два человека в этом несчастном городе заняты стоящим делом».
После еды его поклонило в сон, и он поднялся наверх, в их с Десси комнату. На лестнице он столкнулся с Кари – та тащила вниз ведро и половую тряпку. Девушка испуганно шарахнулась в сторону, поспешно отвернулась, но Сайнем успел заметить то, что она старалась спрятать, – свежий синяк под глазом. Ему даже показалось, что на шее под высоко поднятым воротником тоже видны синяки – следы чьих-то пальцев. Похоже, молодой муж совсем обезумел от ревности и начал всерьез поколачивать свою благоверную. Однако у Сайнема сейчас не было сил разбираться в еще одной женской судьбе. В конце концов, если ей не нравится такое обращение, могла бы попросту уехать из города и вернуться к себе в деревню. А раз все еще торчит здесь, значит…
Сайнем скинул сапоги, забрался под одеяло и приказал себе хоть на время выбросить из головы все заботы. Не тут-то было! Ему удалось лишь погрузиться в неглубокую дрему, и все, о ком он думал с тревогой: Десс, матушка, близняшки Дари и Кари, Аин с Армедом, Карстен с Рейнхардом, – все они кружились вокруг его кровати, тыкали в него пальцем, чего-то требовали, от чего-то предостерегали, в чем-то укоряли. Потом скрипнула дверь, вошла Десси – всамделишная, а не из сонного морока. Она развязала пояс (о пол стукнула черепашка) и, не раздеваясь, юркнула под одеяло к Сайнему, обняла его, и через мгновение ее дыхание уже было ровным и глубоким, как у спящей. Тогда и Сайнем уснул.
Уснул и тут же оказался на боевом ходе замка Сломанный Клык. В небе ярко горел Меч Шелама, внизу лежали голые заснеженные поля, дальше поднимались покрытые инеем деревья, а в двух шагах от Сайнема, положив руку на «ласточкин хвост» бойницы, стоял… он сам – тоже Сайнем, но уже седой и сгорбленный, постаревший не на один десяток лет. Сайнем-младший отпрянул в испуге и хотел уже сделать охранительный знак, но тут Сайнем-старший, заметив его, улыбнулся, приложил палец к губам, а потом сказал тихо и внятно:
– Однорукий.
Переспросить Сайнем не успел: и его двойника, и сам замок, и звезды заволокла серая дымка, он тряхнул головой и от этого движения проснулся. Десси что-то недовольно пробормотала, перевернулась на другой бок, но глаз не открыла.