Невидимый город

– Ты сам Воплощение! – огрызнулся Дудочник. – Воплощение дурацкой серьезности. Любой человек может стать воплощением своих или чужих желаний. Вопрос в том, знает ли он, что делает. Твоя Десси откусила такой кусище, что даже ей не прожевать. Вот и ходит теперь с набитым ртом.

– Повтори еще раз, – потребовал маг. – Что-то я не пойму!

– Где тебе! – усмехнулся Дудочник. – Говорю тебе, стать собой очень трудно. А уж остаться собой и вовсе невозможно.

Рыльце у маленького болтуна было в пушку, как-никак именно он засунул иголку в ворот предназначенной Кали рубашки. А потому Дудочник старался говорить позагадочней, чтобы не в меру любопытный маг поскорее от него отвязался.

Но Сайнем его уже не слушал. Он смотрел вверх, на боевой ход, куда только что вышла шеламка.

* * *

Десси стоит, облокотясь на зубцы стены, и смотрит на зеленые вершины елей. Рукава ее рубашки засучены, руки обнажены по локоть, но она не чувствует холода камня. Может быть, она даже поленилась надеть башмаки и стоит сейчас босиком на снегу – Сайнему снизу не видно.

И, разумеется, он не видит, что где-то далеко в лесу на поваленной ели лежит огромная лисица со странной желто-белесой шерстью, белым хохолком на загривке и совсем уж необычными темно-серыми глазами. И лисица так же неотрывно смотрит на единственную башню замка Сломанный Клык.

Невидимый город

При полной луне он пришпорил коня

Без меча, без страха и без огня.
Он ведьму искал, он ведьму нашел,
Ее волосами он ведьму связал
И в полночь заставил поклясться ее,
Что больше не будет бродить по ночам,
Где сам он проехал при темной луне.

Английский фольклор

…Я вполне представляю себе такое

общество, в котором каждый, относясь
к закону как к своему личному делу,
любил бы его и подчинялся бы ему без
труда, где власть правительства, не
будучи обожествляемой, пользовалась
бы уважением в качестве земной
необходимости, где любовь, питаемая
людьми к главе государства, была бы не
страстью, а разумным, спокойным чувством.
Когда каждый человек наделен правами
и уверен в неотъемлемости этих прав,
между всеми классами общества может
установиться мужественное доверие
и своего рода взаимная благосклонность…

Алексис де Токвиль

Пролог

Весна. Перепутья

Золотой змей поднимается навстречу своему отцу – Солнцу.

Изгибая длинное тонкое тело и обращая назад маленькую узкую голову, он видит за своей спиной открытое окно и женщину – утонувшее в золоте волос белое лицо, обнаженные белые руки, пышную белую грудь в разрезе синего парчового платья. Еще хранящейся в его голове, но стремительно истаивающей памятью человека змей помнит запах тела этой женщины. Едва различимый запашок старения и увядания, пробивающийся сквозь все притирания деревенских бабок и заморские ароматы, которыми она ежедневно себя умащает, чтобы оставаться прекрасной и желанной для него. Он знает все ее тайные страхи, знает, как ненавидит она свою дочь – нераспустившийся бутон пятнадцати лет от роду. Он смеется в душе и все же любит ее, именно ее, молодящуюся старуху. Может быть, оттого, что она напоминает ему о днях его собственной молодости.