Невидимый Ромео (Петербургская фантазия)

Бриллиантовые капли дождя стекали с его воротника.

– Ыв яакат яарбод,— тихо сказал он, что на детском языке «задом наперед» значило «Вы такая добрая...»

– Что? Что? — встрепенулась кассирша. Она не помнила своего детства.

– Тен ил акителиб? Ен етижакто в итсонзебюл? (Нет ли билетика, не откажите в любезности.)

– Интурист, – догадалась кассирша, сладко улыбнулась и взбила шиньон. Она вытащила из папки билет, оставленный на всякий случай для какого-нибудь высокого гостя.

– Два рубля тридцать копеек, – сказала она так громко, как говорят с иностранцами, чтобы они поняли.

И показала на пальцах – два и еще три раза по десять пальцев.

Интурист, по-видимому, не знал наших денег. Он высыпал на тарелочку перед кассой несколько бумажек и серебряных монет.

И кассирша вынула билет из секретной тетрадки, пошипела на печать, как змея, хлопнула печатью по билету в первом ряду и любезно протянула билет иностранцу.

– Обисапс,— сказал иностранец и прижал к сердцу шляпу.

ФЕЯ БРИЛЛИАНТОВ

Он стоял перед вешалкой, которая чуть не падала под множеством шляп и пальто. На полу сушились разноцветные зонтики, похожие на поваленные грибы.

Усатый гардеробщик неодобрительно тряс плащ и шляпу запоздалого зрителя. Брызги попали на билетершу. Она высунулась из зала, где гремела музыка. Билетерша замахала обеими руками на Утченко и, показав вверх, скрылась. Утченко поднялся по лестнице, мимо зеркал, выше, и тихо постучал в ложу бельэтажа.

– Ч-шш,— с порывом музыки выглянула из ложи другая билетерша и захлопнула перед его носом дверь, вместе с музыкой.

Утченко постоял перед дверью, взбежал на самый верх и на цыпочках вошел на галерку.

Не было ни одного свободного места.

Зрители, не отрываясь, смотрели на сцену, где далеко внизу, под нежные звуки арф король праздновал свадьбу принцессы Авроры.

Утченко сел на ступеньках, в проходе.

На него, оторвавшись от старинного перламутрового бинокля на длинной ручке, строго покосилась старая дама.

Он снял очки, протер и надел на нос. Но он был близорук и видел только разноцветные пятна, как в калейдоскопе.

Пятна менялись местами и танцевали под мазурку.

Он вздохнул.

Старая дама неодобрительно фыркнула и сунула ему бинокль. Утченко встал и поклонился даме.

– Сядьте! – зашикали на него вокруг.

Утченко виновато сел и приложил бинокль к глазам наоборот. Крошечная, яркая картинка переливалась далеко внизу, будто он глядел с межпланетного корабля на неизвестную, сказочную планету.

Под тихую, словно во сне, музыку, за игрушечным оркестром куклы в костюмах семнадцатого века веселились на балу.

Сначала Кот в сапогах преследовал крошечную Белую кошечку... Потом Золушка потеряла хрустальную туфельку и принц ее нашел. Здесь были все гости из сказок Перро: и Ослиная Кожа, и принцесса Флорина, и Голубая Птица, и Мальчик-с-Пальчик с братьями, и Людоед, и Серый Волк, и Красная Шапочка! Ожили иллюстрации прелестных книжек!

Танцевали все вместе и по очереди — и принцы, и пажи, и карлики! Это была очень пышная свадьба, даже если на нее смотреть в бинокль наоборот! Старая дама взглянула на Утченко, молча отняла у него бинокль, перевернула, как надо, и сунула обратно.

Теперь сказочный мир был рядом! Он даже отшатнулся, чтоб не удариться лбом о дворец. Казалось — протяни руку, и он мог бы коснуться сверкающего платья принцессы или короны короля, блестевшей на рыжих буклях!

А как интересно было в это время за кулисами! Все было видно в перламутровый бинокль! Там, в позах Дега – за стеной света, – готовились балерины к выходу! Некоторые приседали, придерживаясь за тяжелые кисти занавеса...

Световая полоса отделяла семнадцатый пышный век от двадцатого! Здесь, на троне, сидел король, а там, на стуле – пожарный. Но и там было очень романтично!

А как было интересно в оркестре! Музыка мяукала, щебетала, рычала при помощи контрабасов; скакала вместе с людоедом на сцене семимильными шагами. А что делалось на пюпитре у дирижера!

Под тенью летающей волшебной дирижерской палочки ноты — человечки с черными и белыми головками — скакали на пяти линейках, размахивая диезами, бемолями и форшлагами! Они плясали в своих клеточках!

Утченко подпрыгивал на месте! Его ноги готовы были сами пойти в пляс, как вдруг... он вздрогнул, словно от электрического тока, и замер!

На сцене возникло видение с золотой коронкой на белокурых волосах. Необыкновенное существо, которое он только что встретил и которое ему всегда снилось!

Совершенство, о котором он мечтал всю жизнь.

Это совершенство появилось в розовой пачке, усыпанной блестками! Он зажмурился.

И когда опять открыл глаза – совершенство встало в третью позицию и с застенчивой улыбкой поглядело на дирижера.

Сердце Утченко забилось так, что он уже не слышал музыки! Его сердце забилось так, что уже никто не слышал музыки!

– Ч-шш, – зашикали на него со всех сторон.

– Ч-шш, – зашипела старая дама.

Но сердце билось, и он не видел никого, кроме нее.

В медленных, словно в блаженном сне, пленительных поворотах он видел только ее! Только ее!