Невилл Чемберлен

Сам Чемберлен скептически отнесся к такой затее, он не чувствовал в себе способностей стать канцлером Казначейства и предпочел бы остаться на своем месте в министерстве здравоохранения, но у С. Б. других вариантов просто не было: «У Эмери нет никаких идей, у Ллойда Грема недостаточно опыта, а отцу Вуда уже 85 лет, и в любой момент ему придется перейти в палату лордов[135]»[136]. Поэтому Чемберлену ничего не оставалось, как впервые стать министром финансов Британской империи. Это, безусловно, было небывалым карьерным скачком человека, который всего лишь пять лет назад пришел в палату общин рядовым заднескамеечником. Пресса осуждала решение премьера, но у С. Б. между тем был свой план.

Продолжающийся, несмотря на все правительственные усилия, рост безработицы, а также ослабленная экономика, которая все еще находилась даже ниже довоенного уровня, и негодование доминионов заставляли Стенли Болдуина думать о том, чтобы заменить политику фритредерства протекционизмом. Именно поэтому он и пригласил младшего сына Джозефа Чемберлена, отца не только Невилла и Остина, но и «тарифной реформы», стать канцлером Казначейства, зная его приверженность этой политике.

Однако далеко не все члены Кабинета, а также рядовые консерваторы, не говоря уже о других партиях, разделяли приверженность протекционистской модели. Споры между сторонниками «свободной торговли» и сторонниками «тарифов» были столь же горячи, как споры по ирландскому или индийскому вопросам. Тарифную реформу поддерживали «изгнанники»-тори — лорд Биркенхед и Остин Чемберлен. Для усиления своей позиции Болдуин вознамерился ввести их в Кабинет, но если кандидатура Остина еще не вызывала такого негодования, то Биркинхеда тори просто-напросто отказывались даже видеть рядом с Даунинг-стрит. Неприятие было вызвано уже набившим оскомину поведением Биркенхеда, который кардинально отличался от политиков нового типа вроде Болдуина, оставаясь карикатурным изображением британского империалиста со всеми прилагающимися пороками — зашкаливающим высокомерием, алкоголизмом, содомией и т. п. Трое младших министров пригрозили уйти в отставку, если Биркенхед будет включен в состав Кабинета. Разгорелся очередной партийный кризис, грозивший расколом.

Тогда Болдуин решил сделать непредсказуемый ход и провести очередные Всеобщие выборы с целью не только испросить поддержку населения своим инициативам, но еще и перетасовать ряды парламентариев, да и своих непосредственных коллег. К тому же пока партия была связана обещаниями, данными Бонаром Лоу перед предыдущими выборами, что никаких решительных изменений финансовая политика претерпевать не будет.

Точно так же Ллойд Джордж год назад был абсолютно уверен в том, что все будет именно так, как ему нужно. Болдуин повторил ту же ошибку. И так же, как Ллойд Джордж, Стенли Болдуин просчитался. «Эта скотская избирательная кампания»[137], как злобно охарактеризовал ее Невилл Чемберлен, принесла такие плоды, о которых никто и догадываться не мог.

Номинально консерваторы одержали победу и получили 258 мест в палате общин, но лейбористы получили беспрецедентное 191 место, а либералы (виги), к которым еще на предыдущих выборах вернулся Асквит, — 158. Таким образом, возможная коалиция вигов и лейбористов имела бы перевес голосов и значительно затрудняла бы работу правительства. Тори, имеющие до выборов 6 декабря 1923 года устойчивое большинство в 344 места, оказались буквально посреди руин. Учитывая, что необходимости как таковой в выборах однозначно не было и консерваторы могли бы уверенно держать власть еще четыре года, они обрушили свой гнев на Болдуина, а также и на младшего Чемберлена, которого наряду с Эмери и К⁰ назвали «злыми гениями» тарифной политики[138].

Чемберлен же, напротив, Болдуина от выборов только отговаривал, а также всячески жалел и поддерживал, наблюдая, как тому нелегко нести бремя премьер-министра. «У него не хватает времени, чтобы что-то обдумать. Его день — одна сплошная последовательность тревожных проблем, каждая из которых должна быть немедленно решена, и ежедневная череда выступлений, которые зачастую принимаются в штыки. <…> Действительно, это — ад»[139], — писал Невилл сестре. Но пока в ад новой избирательной кампании стараниями Болдуина оказались ввергнуты все остальные. Лейбористы развернули знамена классовой войны, либералы пугали население налогами на масло, хлеб, бекон и другие продукты. Энни «работала как 40 бобров!»[140], чтобы ее муж одержал победу. Чемберлен действительно выиграл, но с еще меньшим преимуществом, чем в предыдущем году — лишь на полторы тысячи голосов он опережал кандидата от Лейбористской партии.