Невилл Чемберлен

Теперь людям было на что жить, но не было — где. Ситуация с трущобами по-прежнему оставляла желать лучшего. Люди ютились в неотапливаемых грязных коробках, которые гордо назывались «меблированными комнатами». Пятьдесят процентов новобранцев, поступающих на военную службу Его Величества, отклонялись медицинской комиссией из-за туберкулеза, венерических заболеваний, других болезней, которые в таких условиях проживания заполучить было легко. Еще хуже ситуация обстояла в сельской местности.

Принципиально нового жилищного законодательства Чемберлен вводить не собирался. Его двухлетний план, утвержденный еще в 1923 году, когда он впервые получил портфель министра здравоохранения, работал. Работал, конечно, не так быстро, как этого ожидали нуждающиеся, но тем не менее около 130 тысяч новых зданий к 1925 году были построены, а к 1928-му — еще 240 тысяч, причем 60 тысяч зданий были построены без государственных субсидий.

Сам же Чемберлен два года регулярно инспектировал трущобы и объехал с этими инспекциями практически всю страну — Бристоль, Ливерпуль, Манчестер и Блэкберн; Шеффилд, Галифакс и Брэдфорд; Данди и Ньюкасл, Ковентри и Кардифф; графства Ланкашир, Уилтшир, Девон и Норфолк. О каждой из инспекций он составлял подробнейший отчет, принимая во внимание все детали: «председатель популярен по достоинству, но слишком стар», «здесь превосходная медсестра», «а здесь худшие трущобы, с которыми я сталкивался в своей жизни» и т. д.[155] Педантичность Чемберлена тогда уже начинала входить в легенды. Не было в Кабинете, а то и во всей палате общин более точного человека, внимательного к каждой детали, что во многих умах закрепило его образ «больше машины, чем человека»[156].

В каждой местности он инспектировал не только больницы, роддома и жилищные условия, он посещал еще и так называемые «опекунские дома», то есть дома для нищих, которые согласно Закону о бедняках оказывали малоимущим материальную помощь. Находились эти дома в ведомстве местного самоуправления и постоянно требовали от казны чрезвычайных сумм. Как, например, графство Ланкашир, которому для выплат беднякам требовалось полмиллиона фунтов стерлингов. Чемберлен в такой субсидии муниципалитету графства отказал, поскольку до этого им уже было предоставлено около полутора миллионов.

Все это наталкивало его на мысль о необходимости коренного пересмотра, а то и вообще отмены Закона о бедняках, который лишь позволяет греть руки муниципалитетам (в одном только Лондонском опекунском совете было арестовано 30 человек за хищение средств), а самим беднякам ни помощи, ни пользы не приносит. Поддержал его мысль и Уинстон Черчилль, который намеревался сделать Казначейство «активным инструментом правительственной социальной политики»[157].

Но отменять Закон о бедняках в тех условиях было равносильно объявлению гражданской войны, и Чемберлен предложил схему единовременного фиксированного финансирования муниципалитетов. Кабинетом министров такая схема была одобрена, но в палате общин, разумеется, встретила жесткий отпор лейбористов. Тогда-то у Невилла Чемберлена и появилось это звание «министр смерти» (по аналогии «health» — «death»). Не стесняясь, они называли Чемберлена хулиганом, убийцей и прочими лестными для благообразного министра определениями.

«Их грубые преувеличения, их непорядочность в нечленораздельной речи и факты, которые говорят против них, их категорическая неспособность оценить разумный аргумент действительно иногда озлобляют мою душу, и если я кажусь твердым и неприятным им, это — реакция, вызванная их собственным отношением»[158], - заметил Чемберлен в дневнике. Он стал уже практически откровенно огрызаться на выпады лейбористов, которые тормозили прохождение его реформ. Сглаживал парламентские конфликты все тот же Черчилль. «Все его улыбки и его примирительное поведение противопоставлены отвратительным манерам министра здравоохранения!» — негодовал Чемберлен в письме сестре. С лейбористами ему порядком надоело считаться: «Я уже исчерпал примирение и терпимость, которые не встречают ни малейшего ответа»[159].

А вот в стране старания министра здравоохранения, его личное общение с людьми, его рвение изменить существующее положение вещей стали вызывать отклик. Влюбленные «сумасшедшие леди» писали стихи о его зонтике[160], который именно тогда стал неизменным атрибутом Невилла.