Невинная для грешника

Я выпрыгиваю из такси как раз в тот момент, когда Регина выплывает из своего авто. Красивая уже не блондинка, а ярко-рыжая, в элегантном бежевом костюме, она достаёт из сумочки телефон и, нахмурившись, смотрит на экран. Мне не хочется с ней разговаривать, но и дичиться причины нет.

– Оу, Маша, – Регина замечает меня и растягивает пухлые губы в прохладной улыбке. – Рано у тебя смена начинается.

– Марта я, – заявляю, глядя прямо ей в глаза, но Регине похоже плевать на моё настоящее имя. – Впрочем, можешь меня называть хоть Маратом, мне всё равно.

Регина обводит меня долгим пристальным взглядом, а в уголках губ трепещет что-то похожее на настоящую улыбку. Даже глаза теплеют.

– Хм, неплохо-неплохо, – говорит задумчиво, но снова отвлекается на телефон, а я показываю пропуск охраннику.

Ворота разъезжаются, я вхожу первой, а Регина гордо шествует следом, даже не вынув пропуск из сумочки, и это лишнее напоминание мне, насколько разное у нас с ней положение в этом доме.

Собственно, неважное. Сейчас главное – найти Марка.

Ведомая каким-то внутренним чутьём, я иду в сторону дома, вхожу внутрь, а отзвуки громких голосов убеждают: я на правильном пути.

– Драка, что ли? – Регина, оказывается, ни наш от меня не отставала, а я настороженно киваю.

– Очень похоже на то.

Мы идём на голоса, пусть и незваные гости, и чем ближе к кинозалу, тем яснее: там действительно драка. Я ускоряюсь, встревоженная Регина не отстаёт, и в комнату врываемся, буквально сталкиваясь плечами.

Сейчас не имеет значения, кто кем приходится: кто настоящая девушка, кто бывшая, фиктивная или нет, мы обе переживаем за Марка и это не изменить.

– Господи, – вскрикивает Регина, а я едва останавливаю себя, чтобы не ринуться в гущу событий.

Марк, навалившись на отца, остервенело бьёт его в челюсть, а злой Роман Георгиевич, завалившийся на спину, пытается отпихнуть сына.

Это похоже на сцену из боевика, и на секунду теряю дар речи. Это так эпично: раннее утро, погром в кинозале и двое мужчин, похожих как две капли воды, рычат и катаются по полу, норовя причинить друг другу как можно больше боли.

Ненависть витает в воздухе, снимается вокруг кольцом и лишает кислорода. Перед глазами мелькает драка будто в замедленной съёмке, и хочется закричать, остановить, но время лишь утекает сквозь пальцы.

Во все стороны летят маты, слышится сдавленный хрип, звуки ударов. Бросаюсь вперёд, но ловкая Регина, позабыв о своих манерах, хватает меня поперёк живота, останавливает и тащит назад.

– Не лезь к ним, дурочка, зашибут!

И в этот момент двое озверевших от ярости мужчин замечают нас.

Немая сцена.

– Мы выходим, выходим, – вскинув руку, громко объявляет Регина и тащит меня вон из комнаты.

Мои ноги заплетаются, но Регина сильная – кажется, даже если упаду на пол, она волоком меня за собой протащит.

– Да ты не понимаешь, нужно помочь. У Марка кровь! – кричу в лицо неожиданной подруге, а она абсолютно молча оттаскивает меня в сторону холла.

– Ты видела, в каком он состоянии? – шипит Регина, когда оказываемся на безопасном расстоянии от ядерной катастрофы, произошедшей в холле. – Я не знаю, чего они сцепились, но если уж друг друга не жалеют, нам тем более достанется.

– Отпусти, – вырываю руку, а Регина делает шаг назад.

Ещё недавно безупречная укладка растрепалась, и Регина похожа сейчас на взъерошенного воробья, и это почти трогательно.

Она оседает на диван, обнимает себя руками за плечи и смотрит в одну точку, и мне становится жаль её. У неё что-то случилось, только она вряд ли будет со мной откровенничать.

Вдруг вся моя энергия, вспыхнувшая костром в кинозале, постепенно утихает, хотя сердце всё ещё рвётся туда, где у моего парня разбита губа, а его отец щеголяет кровью под расквашенным носом.

Что с ними произошло? Это из-за того, что я сказала? Чувство вины наваливается неподъёмным грузом, давит. Присаживаюсь рядом с задумчивой Региной, и меня буквально трясёт. Кусаю губу, жую её до солёного привкуса во рту и сжимаю виски пальцами. Не надо было ничего говорить! Пусть бы так и оставалось. Зачем Марку это всё? Надо было что-то придумать, обмануть, схитрить.

Вдруг рядом раздаётся мелодичные переливы телефонной мелодии, а Регина тянется к своей сумочке и рвано вздыхает. В уголках её глаз кипят слёзы, но она мужественно принимает звонок. Слушает, молчит, смотрит куда-то вглубь себя и с каждой секундой становится всё более несчастной.

Слёзы катятся по её щекам градом, а у меня сжимается сердце. Протягиваю руку, касаюсь её предплечья, глажу тёплую кожу.

Зачем? Просто… просто кажется, что ей нужна сейчас поддержка. Мы не подруги и вряд ли сможем ими стать, но сейчас, когда Регина беззвучно рыдает, не моргая, я как могу пытаюсь её утешить. Даже если это никому не надо.

– Умерла, – выдыхает Регина и роняет телефон на ковёр. – Аня умерла.

И, закрыв лицо руками, трясётся в немой истерике.

Аня? Аня умерла? Какая Аня?

Это же не может быть та самая Аня. Она же молодая, как это? Нет-нет, тут что-то другое, иначе ведь…