Невинная для грешника

Марта чем-то напомнила мне ту самую Лиду, а я отлично знал цену доброте своей матери. Я в неё не верил, как не верил в инопланетян или рептилоидов.

– Ты дома? – голос отца вытаскивает меня из лабиринтов памяти, а я щёлкаю пультом, выключаю проектор и медленно поднимаюсь на ноги.

Отчего-то мне жутко не хочется, чтобы отец вместе со мной смотрел семейные фотографии. Будто бы ему нечего там видеть.

– Дома? Нет, слава богу, с этим домом меня почти ничего уже не связывает.

– Кто тебя снова покусал?

Отец проходит в комнату, но останавливается в паре шагов от меня. Есть в его взгляде что-то тревожное, но на совесть не похоже. Отец просто присматривается, пытается вывернуть меня наизнанку, в голову мою залезть.

Он всегда так делает, но только сегодня меня это по-настоящему раздражает.

– Знаешь, чего мне хочется больше всего сейчас… папа?

Отец вопросительно приподнимает бровь, склоняет голову вбок, и во взгляде его ирония сквозит:

– Ты отлично зарабатываешь, сын, потому, уверен, тебе не составит труда получить всё, что тебе хочется.

– Деньги-деньги… а порядочного отца тоже за деньги можно купить?

– В смысле?

– Ну, знаешь… порядочность? Совесть? Семейные узы? Вот эта вся чепуха. Тебе вообще знакомы эти слова? Словарь не нужен? Если что, могу принести.

Отец обходит диван и присаживается, закидывая руки на кожаную спинку. Кладёт ногу на ногу, качает стопой, молчит. Пауза кажется невыносимо долгой, хотя вряд ли проходит больше нескольких секунд, но всё-таки наконец он распечатывает тишину своим густым баритоном:

– Я очень хочу понять, какая муха тебя покусала, сын, но никак не получается. О чём ты?

Его деланное безразличие – или самое настоящее? – выбивает меня из колеи. Есть в тоне отца что-то такое, что заставляет чувствовать себя мелким пацаном, с мнением которого вовсе не считаются. Пацаном, на которого всем плевать.

Я уже чувствовал себя таким, больше мне не хочется.

– Не притворяйся идиотом, – выдаю, впрочем, без лишнего надрыва. – Я разговаривал с Мартой.

Наверное, я малодушная скотина, но мне хочется услышать сейчас, что отец тут не при делах. Возможно, даже смог бы смириться, что Марта за какой-то целью мне соврала, но…

Я бы это пережил, только бы не чувствовать этой гадливости по отношению к отцу.

Марту бы я понял, отца – не смогу.

И папа, будто бы стремясь оправдать все мои самые страшные опасения, говорит:

– Ты мой единственный сын, – я закладываю руки в карманы, чтобы вдруг не сорваться и не осуществить своё желание расквасить ему нос. – И я всё сделаю для того, чтобы ты не совершал ошибок. Это мой отцовский долг.

– Это похоже на сцену из сопливой мелодрамы.

– Вероятно, я-то ни одной из них не видел, – пожимает плечами и продолжает: – Если для твоего счастья и блестящего будущего нужно будет играть в тёмную, я и на это пойду. Повторяю, ты мой единственный сын, наследник и носитель фамилии. Я не для того столько пахал и глотки другим рвал, чтобы пришла какая-то девица и всё разрушила.

Отец абсолютно спокоен, и это выводит из себя. Всё-таки мы разные – мне такое самообладание даже не снилось.

– Ты зачем это сделал?

– Может быть, отбить у тебя решил девчонку… а что? Она красивая.

– Ты подонок.

– Я это слышал в своей жизни миллионы раз, – устало вздыхает, трёт пальцами подбородок. – Ничего нового ты мне рассказать не сумеешь. Но я всё – слышишь? – абсолютно всё в этой жизни делал для того, чтобы моя семья была в порядке.

– То есть ты прикрываешься благородными целями?

– Во мне мало благородства, Марк, но я, как бешеный волк, буду охранять нашу репутацию и положение в обществе. И никому не позволю лезть в нашу семью в грязных сапогах.

Я отхожу и, отвернувшись от отца, останавливаюсь напротив большого постера фильма «Мстители». Он красивый, он мне нравится – могу часами залипать, а сейчас мне просто нужно отвлечься.

– Значит, ты заботой о семье прикрывался, когда предлагал Марте стать твоей любовницей?

Этот вопрос пропитан ядом, прожигает горло и травит меня изнутри. Вырываю его из себя, и становится легче. В ушах стоит треск рвущихся семейных связей, и они звенят, как разрезанные ножницами струны – жалобно и печально.

– Считай, что это был тест-драйв, – отец заявляет это настолько равнодушным тоном, что мне хочется схватить его за плечи и встряхнуть хорошенько, чтобы голова дёрнулась и в ней наконец всё на место стало.

Я оборачиваюсь так резко, что перед глазами плывёт комната, и делаю шаг вперёд. Меня будто бы в воронку засасывает и только чудом удаётся удержаться на ногах. Отец удивлённо приподнимает брови. Всего на несколько миллиметров, но в глазах успеваю заметить слишком сильное удивление. Где-то на периферии сознания, глубоко-глубоко мерцает мысль: «Я ведь действительно его ударю». Сейчас занесу кулак и разобью лицо родному отцу. Мысль эта – дикая и немыслимая, но я готов именно так поставить точку.

От мысли этой становится не по себе, но и откинуть её не получается – она сильнее меня.

– Она тебе кто? – хриплю, выталкиваю слова, похожие на огромные камни с острыми краями из горла. – Машина? Какой к чёрту тест-драйв?