Невинная для грешника

Мне очень хочется верить, что отец бы не поступил так с единственным сыном, но тонкий голосок малодушия глушит лавина осознания: ей не было смысла в этой лжи. Ей от неё ведь никаких преференций.

У любой лжи, любого действия есть смысл и логика – пусть кривая, косая, вывернутая наизнанку, но логика. Я привык видеть её везде, потому что вот именно так заточен мой мозг, и сейчас он, несмотря на царящий раздрай в душе, кирпичик за кирпичиком громоздит факты, подбрасывает подробности, анализирует и приводит всё к единому знаменателю.

Мысленно я упираюсь лбом в эту стену неопровержимых фактов, бьюсь в неё, но с каждой попыткой найти брешь, кирпичи лишь прочнее становятся.

Оседаю на землю, приваливаюсь спиной к толстому стволу дерева, шершавому и прохладному, и понимаю, что именно в этот момент всё меняется. Вся моя жизнь меняется, и я вновь стою перед выбором, и от него зависит моя дальнейшая судьба.

Мне нужно поговорить с отцом. Нужно ехать домой и попытаться понять, зачем он так поступил. Неужели Марта ему настолько понравилась? Неужели на свете нет других баб, если он не хочет хранить верность? Почему именно она?

Такое бессилие я в последний раз чувствовал в детстве, но сейчас, похоже, придётся сочинять другую сказку.

Мой телефон дребезжит в кармане, и я борюсь с соблазном сбросить звонок, даже не посмотрев имя абонента, но нет. В конце концов, это может быть и по работе.

По работе… похоже, с ней тоже нужно будет что-то решать.

Ну, что ж, у меня хватает мозгов, хватки и упорства, чтобы начать всё заново – диплом и знания у меня никто не сможет отобрать.

Смотрю на экран и тихо матерюсь, потому что только её звонков мне сейчас и не хватало, но потом вспоминаю, что однажды мы договорились будить друг друга среди ночи только по экстраважному поводу. Вдруг сейчас такой же?

– Марк, ты где? – Регина орёт мне в ухо так громко, что приходится убрать аппарат на расстояние, иначе оглохну.

У неё в голосе такая явная истерика, а ещё слёзы, что даже страшно.

– Где я? – осматриваюсь по сторонам, приходя в себя окончательно. – В лесу я.

– Выбирайся из леса и дуй в больницу! – снова орёт Регина, а на заднем плане нарастает шум, который ей приходится перекрикивать.

– Что…

– Нет времени болтать, Марк! Анька наша из окна выпала!

Регина срывается, начинает так горько рыдать, что боюсь: в обморок там хлопнется или всё слезами зальёт.

Анька выпала из окна? Наша Анька? Которая даже гардины сама никогда не меняет, потому что панически боится высоты? Именно та Аня, которая на стул становится с дрожащими коленями? Зачем она полезла на подоконник? Чтобы помахать прохожему рукой? Показать всему микрорайону новую юбку? Или в ней вдруг проснулась хозяюшка, и пришлось срочно мыть стёкла?

Ерунда какая-то.

Вся эта ситуация не укладывается у меня в голове, потому что бывают вещи, в которые невозможно поверить. Они лишены логики, в них нет системы – самый настоящий бред.

Что случилось? Как это произошло? Слишком много вопросов, от которых вот-вот лопнет голова. Если Регина так рыдала, то дела совсем плохи, а если Анька выпала из своего окна на четвёртом этаже, то всё может обстоять ещё хуже. При таком раскладе счастье, что живая осталась.

Хочется громко материться, и я не сдерживаюсь. Выжимаю скорость, матерюсь на всё, что можно, выпускаю пар, и к травме приезжаю почти спокойным.

Ментов я замечаю практически сразу. По характерным взглядам, выправке, одежде, кожаным папкам в руках. Они двигаются особняком, особенно никуда не торопясь, и я стараюсь обогнать их, чтобы успеть первому.

Я хочу понять, что случилось с моей подругой раньше, чем завертится безжалостная машина правосудия.

– Марк, она в реанимации! – Регина, всклокоченная и зарёванная, вылетает мне навстречу, и чуть было с ног не сбивает. От неё пахнет Диором и страхом – нет, самым настоящим ужасом.

Никогда её такой не видел.

– Эй, что ты? Ну, не реви, – Регина повисает у меня на шее, утыкается носом в грудь и, всхлипывая, бормочет что-то бессвязное и почти тут же начинает подвывать.

Неловко хлопаю её по спине, ищу глазами кого-то из парней и замечаю мрачного Олега, сидящего на мягком стуле поодаль. Он… потерянный и разбитый – Олег слишком любит Аньку, чтобы держать лицо. Конечно, любой умник скажет, что мужику неприлично плакать, только не пошли бы эти умники куда подальше?

– Она из своей квартиры выпала? – спрашиваю подоспевшего Женьку, а он мрачно кивает.

– Марк, они сказали, что, скорее всего, она овощем останется. Мозг, лёгкие, почки… там всё всмятку, – рыдает Регина, а я поднимаю голову и смотрю в белый потолок.

Есть ли под ним право на надежду?

– О, менты пожаловали, – шипит Женька и, скривившись недовольно, уходит к потерянному Олегу.

Мне бы тоже к нему подойти, но Регина уцепилась за мой воротник мёртвой хваткой и трясётся в рыданиях. Чёрт, не умею я женщин утешать, когда у самого кавардак в душе.

– Пойдём, Тихомирова, присядем. Ты меня пугаешь.

К счастью, Регина соглашается, размашисто вытирает слёзы, моргает опухшими веками, а длинные ресницы слиплись, что паучьи лапки.