— Помнишь книгу, которую я читала тебе в больнице? Так вот, если ты и дальше готов бегать от неизбежности, то я подарю тебе желанные сто лет одиночества. Уходи! Но если ты говоришь правду и действительно любишь меня, то будешь сражаться со всем миром и даже с собой. Со своим страхом, со своей болью. Только тогда я поверю тебе. Не любовь заставляет тебя опустить руки, а страх. Любовь окрыляет и дарит силы сражаться, даже если заведомо проиграл. — Я прижала руки к животу и добавила едва слышно: — Это так. Потому что я теперь тоже знаю, что такое любовь.
Развернулась и пошла обратно. Сквозь молчаливо расходящуюся толпу, мимо застрявшего в сугробе джипа с раскуроченной дверью.
Сердце пропускало удары, в висках билась кровь, дыхание перехватывало. Кусая губы, я глотала слёзы. Потому что сейчас и был момент истины. Либо Лютый пойдёт за мной и докажет, что будет любить меня через боль, либо… это станет неважно. Может, отец сумеет нас защитить, а может, он уже лежит на полу в своём кабинете с простреленной головой. Сейчас каждый миг мог стать последним, и я не желала терять ни минуты на догадки.
Любишь, Лютый? Так люби!
Глава 77. Лютый
Последний раз я слышал «люблю» более двух лет назад. От Милы, что провожала меня на тот самый бой. Поцеловала бегло в губы, весело пригрозила пальчиком, кокетливо выставила ножку, мол, победу принеси — будет тебе награда, и убежала. Мне кажется, что я до сих пор помню тот последний поцелуй. Его вкус, запах, неосязаемость. Будто он невидимо прилепился на губы и стал моей частью.
Сына я видел последний раз в тот же день. Он мирно спал в кроватке — дневной сон для малого был обязательным. Организм слабенький, болезненный. Мила его оберегала, жертвовала свободным временем, контролировала каждую минуту и секунду, хотя и давала пацану свободу.
Только сейчас я понял, что эта свобода была ненастоящей, мнимой. Потому что мать искоса, одним взглядом, но всегда следит за своим отпрыском, нет-нет и дернется, когда он упадет, но сдержится, сцепит зубы и отвлечет его. Быстро так, незаметно, Сашка не успевал и опомниться, как забывал, что у него что-то болит.
«А ты знаешь, что такое любовь?» — Мила осуждающе качнула головой, убрала волосы на одно плечо и повернулась ко мне окровавленной щекой. Находиться на грани реальности и подсознания для меня привычно, кошмары и воспоминания держали меня в тонусе все эти годы, но у моего ужаса было лицо врага, а теперь обличие змея, пригретого на груди.
Сергей снимал, смотрел, как я издевался над Линой. Этот выродок знал, что она и ее семья ни при чем. Знал и насмехался над моим падением. Вбивал последний гвоздь в мой гроб своим предательством.
Точно сказал Маркес, что лучший друг тот, кого нет на свете.
Наверное, мне суждено плыть по жизни в одиночестве, прятаться и уничтожать себя за причиненную другим боль.
Макс никогда не поймет и не подпустит к своей семье, особенно когда узнает всю правду. Это уже не дружба. Дима? Комар? Никто меня не примет, никто не выслушает, как хреново на душе, никто не посочувствует. Я изгой. Навсегда. Так почему Ангел зовет за собой? Заставляет бороться, подниматься с колен, заново начинать жить. Зачем? Какой ей прок?
Любить ребенка — ее правда, ее истина. Любовь матери безусловна, а вот прощать урода, который тебя сломал — для меня что-то из категории фантастики. Я бы не простил. Потому и себя не смогу, но в одном Лина права — я должен довести начатое до конца. Должен убедиться, что любимая и ребенок в безопасности.
Знаю ли я, что такое любовь?
Когда она прорастает в замерзшей душе, как трава на мертвой земле, ты чувствуешь особенную яркость от наполняющих тебя чувств.
Когда она врезается в грудь, протыкает плоть где-то между ребер, не спрашивая разрешения, заполняет собой душу, кажется, что на спине вырастают крылья.
На самом деле любовь находится не в сердце — это миф. Она не материальная, ее не увидеть, не пощупать, не прогнать. Не выдрать с мясом.
Это константа.
Задача, которая внезапно, после многих неудачных попыток, вдруг логично разрешается.
Любовь все прощает, долготерпит и не мыслит зла.
Но вина… Куда ее деть? Как вытереть?
Лина уходила. Комкая сапожками снег, она топталась по моему истекающему кровью сердцу. Что я могу сделать для нее, кроме как не убрать Чеха и поставить свою жизнь взамен? У меня больше ничего нет.
Я побежал за ней. Упал. Наглотался колючего снега. Снова встал и, заплетаясь в кучугурах, подлетел к жене и коснулся ее плеча. Развернул к себе лицом, слезы капнули на руку, обдав кипятком сердце.