Невинные убийцы. Как три обычные девушки стали кошмаром для нацистов и героями Второй мировой

Вот в какой мир вернулась Йо Шафт из Амстердама весной 1943-го, привезя с собой в дом к родителям на Ван Дортстраат подруг Филин и Соню. На этот раз до самого конца войны. Родители Йо, Питер и Аафи, все понимали. Они не были наивны и хорошо представляли себе, что случится, если их поймают на укрывательстве евреев. Как большинство жителей Нидерландов, они никогда не думали, что их жизнь примет подобный оборот. Но, по словам кузена Йо Аафа Дилса, «они просто считали это своим долгом. Соня и Филин весь день сидели в комнате наверху, и дядя Пит придумал для них хитрое укрытие на случай неприятностей». Им надо было вести себя тихо, потому что днем в доме находилась служанка. Они могли спускаться по вечерам, когда в гостиной задергивали шторы. Если кто-то заходил в гости, девочки немедленно бежали по лестнице наверх, забирая с собой следы своего пребывания – книги или тарелки и вилки [120].

Соседи наверняка знали, что у них происходит. Дома на Ван Дорстраат примыкали друг к другу боковыми стенами, и семья по соседству с Шафтами навсегда запомнила торопливые шаги, когда девочки бежали наверх, стоило прозвучать дверному звонку. Они никогда не видели Филин и Соню, но знали, что они там, по звукам и шелестам, доносившимся из дома Шафтов. Они видели, как Йо выходит из дома и возвращается с дополнительными продовольственными карточками, сигаретами и книгами.

Как и в Амстердаме, Соне Френк не сиделось взаперти. Она была готова рискнуть и выйти на прогулку с удостоверением, которое раздобыла для нее Йо; ей хотелось съездить на пару дней в Амстердам, повидаться со старыми друзьями и снова почувствовать себя свободной. Йо Шафт с родителями напоминали ей, что будет, если ее поймают, но Соня, конечно, и сама это знала, хоть ей и тяжело было всякий раз убегать и прятаться наверху, в их общей с Филин «камере».

Тяга к свободе проснулась в ней в неподходящее время. Хотя беспорядки в голландских университетах утихли, а сами университеты практически закрылись, в стране той весной вспыхнули новые волнения. Их причиной стало распоряжение генерала вермахта Фридриха Кристиансена, по которому всем бывшим солдатам голландской армии следовало немедленно явиться на сборные пункты. Тех же ветеранов, которых с помпой освободили из лагерей военнопленных спустя несколько месяцев после начала немецкой оккупации, теперь снова гнали в Германию – работать на военных заводах и фабриках.

Через несколько часов после оглашения приказа его опубликовали в газетах. Как только газеты вышли, по всей стране, от Твента до Эйндховена и Роттердама, начались забастовки. Через день после объявления бастовали уже сотни тысяч голландских рабочих. Водители молоковозов перестали осуществлять доставки в сельскохозяйственных регионах страны, а там, где они продолжали, разъяренные граждане останавливали их и заставляли сливать молоко на землю [121].

Как и во время первой масштабной забастовки в феврале 1941-го, Зейсс-Инкварт опять находился за пределами страны, а это означало, что подавлять ее будет Ханс Раутер. Волнения за два дня распространились от Фрисланда на севере до густонаселенных регионов на западе. Немцы боялись повторения февральской забастовки и опасались, что она может распространиться также на Бельгию.

RVV как общенациональная организация еще только формировался и в любом случае не был предназначен для скоординированных политических действий. Он предоставлял местным лидерам, вроде Франса ван дер Виля, автономию и независимость, в том числе для актов саботажа и насильственных мер. Тем не менее RVV высказался в поддержку всеобщей забастовки, и в Харлеме и ближайших городах рабочие прислушались к его призыву. На бумажной фабрике Ван Гельдер в Вельсене и на заводе Хуговенс рабочие вышли на улицы.

На заводе Хуговенс забастовку возглавили двое: Ян Бонекамп и Ян Брассер. Оба уже некоторое время участвовали в местных отрядах Сопротивления, а вскоре вступили в альянс с харлемским RVV, объединив ресурсы и людскую силу.

Бонекамп был красивым, уверенным в себе юношей. Он возглавлял комитет по сбору денег для участников забастовки и занимался распространением подпольной прессы [122]. Его хорошо знали на заводе Хуговенс, он был из многочисленной местной семьи, пользовался популярностью, и несколько родственников работали на заводе вместе с ним.