Впереди появился съезд к воде. Трюс придала креслу небольшое ускорение, а потом затормозила его – как трамвайный вагон. Кресло уперлось в кромку тротуара над каналом. Бабушка упала в воду, оставив на ее поверхности разбегающиеся круги.
Луна светила так ярко, что Трюс еще долго видела рябь там, где недавно скрылась Бабушка. Где она сейчас? Куда исчезла та чудесная пожилая дама? Внезапно среди ряби, на поверхности канала, показались ее волосы, плывущие по воде, похожие на пучок серых водорослей.
Трюс глубоко втянула носом воздух. Огляделась по сторонам. Надо бежать, надо выбираться отсюда! Но ее ноги словно налились свинцом. О, прошу вас, Бабушка! Пожалуйста, тоните!
С последним булькающим звуком канал утянул Бабушку в свои глубины, и Трюс, наконец, смогла сделать шаг. Она торопливо двинулась по улице, но потом вспомнила, что спешить нельзя, чтобы не привлекать к себе внимания, и заставила себя идти медленней.
Тем не менее она не смогла удержаться и оглянулась. Вода была гладкой; волосы больше не плавали по поверхности. Бедная Бабушка пропала [119]
.Глава 12
Йо Шафт вернулась в Харлем, который сильно изменился по сравнению с тем, каким она оставила его несколько лет назад. Война сделала город серым и мрачным. Атмосфера всеобщего недоверия была почти осязаемой не только из-за присутствия немцев, но и из-за очевидного раскола между коллаборантами и Сопротивлением. В воздухе витал страх: евреев продолжали угонять в Вестерброк, а оттуда в лагеря смерти в Германию, как и членов голландского Сопротивления, которых продолжали арестовывать после недавних убийств и покушений на оккупантов.
В городе царила пугающая тишина, а разговоры велись с особой осторожностью, которой раньше никогда не требовалось. Достаточно было одного слова, сказанного в неподходящем месте или неподходящему человеку, чтобы за ним последовал визит людей, которых никто в Харлеме не хотел бы видеть у своих дверей. Соседи подозрительно посматривали на соседей, наблюдали через щелки между задернутых штор, кто к кому заходит, и пытались различить, что у каждого в сумке или свертке.
Суровые военные лишения еще только предстояли, но голландцам уже не хватало продуктов, одежды и запасных частей для велосипедов. Многие в Харлеме ездили на ободах, без шин, которые нечем было заменить, а прежние, многократно заплатанные, пришли в полную негодность.
Физически Харлем и Кеннемерланд, прибрежный регион Северной Голландии, тоже изменились. Немцы построили и продолжали строить защитные сооружения на побережье к северу и западу от Харлема, готовясь к вторжению союзников с моря. В самом Харлеме и ближайших к нему городах Рейх строил линии защитных стен и блокпосты на улицах и пересечениях каналов, которые назывались «Мауэрмурс». Угрожающий вид этих барьеров, ощущение плена и отсутствие свободы, которые они символизировали, особенно угнетающе действовали на голландский народ.
Но несмотря на отвращение и усталость от
Несмотря на суровые ответные меры, предпринятые немцами в результате зимних покушений и убийств в Гааге, многие голландские граждане в Северной Голландии продолжали поддерживать движение Сопротивления в регионе. Хотя количество активных участников Сопротивления оставалось относительно небольшим, множество народа знало об их деятельности – о поддельных или краденых удостоверениях личности, укрывании
Каждый день выходили десятки подпольных изданий – они печатались и в подвальных типографиях, и на ручных прессах. Каждый день поступали новости по «Радио Оранье» из Англии, которые ловили в Нидерландах на запрещенные приемники, а потом шепотом обсуждали с соседями. Все это помогало бороться с отчаянием.
В Северной Голландии и Кеннемерланде множество мужчин и женщин рисковали жизнями, чтобы распространять новости. Люди читали о борьбе на фронтах в России и Северной Африке, о деятельности правительства и королевской семьи в изгнании в Англии, о новых зверствах немцев и NSB. Новости об отступлении оккупантов собирали и публиковали в газетах, таких как