Неудивительно, что между новым руководством и RVV в Харлеме немедленно возникли взаимные подозрения. Для начальства в Вельсене ван дер Виль и трое юных девушек из его ячейки были опасными бунтовщиками. Между ними явственно просматривались политические и классовые различия; Сиккел, Энгельс и Кунткес относились к голландской буржуазии и занимали государственные посты [219]
. Ван дер Виль и его отряд начинали как организация коммунистического Сопротивления, накрепко связанная с рабочим классом. Они оставались верными левой политике и с трудом мирились с необходимостью сотрудничать с группой полицейских и прокуроров, поддерживавших связи с коллаборационистским режимом, все еще действовавшим в Нидерландах.Кроме того, новое руководство было склонно к сексизму: тот факт, что ядром харлемской RVV являются три девушки, позволял легко отвергнуть их опыт и мнение.
Для ван дер Виля, девушек и всех остальных участников харлемской RVV было сложно смириться с подчинением группе голландских полицейских, порой сотрудничавших с теми же самыми людьми, которых RVV активно преследовало и пыталось убить. Новые командующие были настолько уверены в своей неприкосновенности при текущем режиме, что пренебрегали даже основными мерами безопасности: например, выбором надежных мест для встреч и собраний. Бывший комиссар полиции Вельсена, входивший в состав нового руководства, пригласил местных предводителей LO, KP и RVV прямо к себе домой, чтобы обсудить разногласия между ними. Он жил на чудесной вилле в Хемстеде, и неудивительно, что лидеры «подпольного» Сопротивления сочли безумием вести подобные разговоры в собственном доме. Эти люди жили в совершенно другом мире [220]
.Ханни, Трюс и Фредди начали ставить под вопрос некоторые задания, которые получали от нового руководства. Их неоднократно посылали в Гаагу с небольшими посылками для контактов в городе. Уже наступила зима, и им приходилось преодолевать на велосипедах по пятьдесят пять километров из Харлема в столицу на ледяном ветру. Ханни написала Филин Полак записку об одной из таких поездок. «В шесть утра уже вышла за дверь, на жуткий ветер. Волны так и бились [о берег поблизости]. В 9:15 была на месте. Наилучшее сравнение – как мокрая швабра». По пути назад ветер так сильно толкал ее в спину, что она заблудилась и оказалась в Схипхоле [221]
.Трюс вспоминала другую поездку в дом господина Энгельса, который заставил их дожидаться в прихожей, а потом дал четверть [гульдена] и четыре сигареты за беспокойство – словно чаевые посыльному [222]
.С учетом того, как опасно и тяжело было доставлять эти пакеты, неудивительно, что девушки начали интересоваться, почему они так важны для сопротивления. «Мы считали, что доставляем важные сообщения», – вспоминала Фредди Оверстеген. На четвертую или пятую поездку они не удержались и вскрыли пакет. Внутри лежали украшения и четыре пачки сигарет. И что в них такого важного?
Сделав это открытие, они поехали домой к Сиккелу, чтобы пожаловаться. Он не мог поверить, что его коллеги воспользовались ими в своих целях – собственно, он им и
Троица немедленно перестала ездить в Гаагу.
Но им приходилось совершать и другие долгие велосипедные поездки той зимой. В стране царил голод, и жители Северной Голландии, включая Ханни, Трюс и Фредди, выезжали на заливные поля – низины, которые фермеры использовали под посадки, – в поисках пропитания, включая самый знаменитый экспортный продукт в стране: тюльпаны. Идея есть их, а не любоваться цветами и продавать их по всему миру была настолько необычной, что в местных газетах начали печатать рецепты приготовления луковиц [224]
. У зеленщиков и булочников крали их товары; батон хлеба стал ценнейшим приобретением. Топлива, чтобы готовить еду, было настолько мало, что вокруг Харлема начали вырубать леса, запасаясь растопкой. Поскольку вырубка была незаконной, заниматься ей приходилось под покровом ночи.Война обошла Нидерланды. По крайней мере это касалось освободительной войны: после провала под Арнемом союзнический фронт сместился на юго-восток, обратно к Бельгии и юго-западной Германии, где армия генерала Паттона продолжала движение к Рейну. Голландию бросили на произвол судьбы, и условия жизни там становились все более суровыми. Отчаяние сквозило в поведении людей, еще недавно думавших, что войне настал конец.