Неволя

Однажды Нагатай разбудил Михаила среди ночи и стал ему рассказывать сон, который обеспокоил его. Ему приснилось, что Джани родила сыночка, прекрасного мальчика, крепкого, здорового. Что этот мальчик, как только появился на свет, тотчас же встал на ноги и пошел, и лицо его сияло, как солнце, а люди, которые встречались ему, падали на колени и молитвенно складывали руки - и все вокруг было чудесно: земля в цвету, небо голубое, деревья зеленые... Но затем свет вдруг померк, и появился какой-то старик, который внезапно сделался мертв, и у него по бороде потекла кровь, много красной крови, целый поток. Однако вскоре вновь воссияло солнце, но что произошло с дочерью и младенцем, он не увидел, потому что проснулся.

От такого сновидения Нагатай на целых десять дней потерял покой. Он всем рассказывал о том, что видел во сне, ото всех ждал толкования и очень сердился, когда выслушивал не то, что хотел.

Как-то Михаил привел пожилого мужчину, крупного, полного, с карими пронзительными глазами и крашеной красной бородой. По его внешности нельзя было определить, какого он племени, но он говорил на многих языках, которые были в ходу на обширной территории сарайских ханов. Звали его Дарий, и на своем широком поясе он носил связку кожаных узких ремешков с узелками.

Дарий уселся перед Нагатай-беком на пол, внимательно выслушал, потом, закрыв глаза и перебирая в руках связку ремешков, стал разъяснять сон. Дарий сказал твердо, что дочь его родит здорового младенца мужского пола, что роды будут благополучны для матери и она останется жива, но умрет кто-то из родственных стариков насильственной смертью, однако смерть эта желанна для младенца, иначе он погибнет сам; его рождение, всеми ожидаемое, - не напрасно: оно должно принести счастье и радость многим людям.

- Да будет так! - закончил Дарий, открыл глаза и добавил: - Мой тебе совет, бек. Что тут было сказано, держи в тайне! Никому не говори, даже своей дочери. Это поможет тебе избежать беды. И знай: от твоего молчания зависит жизнь младенца.

От этих слов Нагатай-бека охватил трепет. Он поверил, поверил каждому слову этого страшного человека, наградил его не скупясь и отпустил с миром.

С этого дня бек сделался тихим, ничего никому не рассказывал о ребенке и перестал интересоваться здоровьем дочери, будто и не приближались с каждой неделей её роды.

Михаил видел: бек страдал, страдал молча, он сделался совсем плох, его мучила бессонница, он перестал есть свой любимый бараний плов, спал с лица, только и делал, что молился, вздыхал и безнадежно покачивал головой.

По совету Михаила он сделал крупные пожертвования на строительство мечети и медресе, чем вызвал разговоры и уважение мулл, имамов и самого шейх-уль-ислама, который усмотрел в этом деянии проявление истинной мусульманской добродетели, визирь прислал к Нагатай-беку нарочного с уведомлением, что о его поступке доложено хану и вседержавный поставил его в пример своим подданным.

Так Нагатай-бек прославился как верный поборник ислама. Почет окружающих немного отвлек его от личных переживаний, и, уповая на Аллаха, он принялся ждать, что будет.

Нарочным оказался Аминь-багадур, который в скором времени должен был отправиться в Москву с ярлыком на великое княжение для московского князя Дмитрия.

Нагатай-бек одобрил решение хана, считая, что, кроме Москвы, на Руси никто не справится с бременем такой власти, ибо русские очень строптивы, беспокойны и при малейшем ослаблении пытаются выйти из повиновения, и только Москва, её князь и бояре, способна заставить всех подчиниться.

Михаил попросил Аминь-багадура взять небольшой подарок для жены - два отреза хорошего сукна, тонкую кашемировую шаль и несколько палочек серебра; с подарками он послал и грамоту, в которой сообщал, что жив-здоров, того же желает всем своим родным и знакомым и что скоро вернется домой.

Только Аминь-багадур отъехал с ярлыком для московского князя, как хан Амурат вознегодовал на князя Дмитрия: ему донесли лазутчики, что такой же ярлык на великое княжение Дмитрий Московский получил и от хана Абдуллаха.

Сарайский хан, впав в слепую ярость, распорядился передать ярлык на великое княжение суздальскому князю Дмитрию Константиновичу. Новый ярлык был вручен во дворце Алтун-таш князю Ивану Белозерскому, который на той же неделе отбыл из Сарая в Суздаль в сопровождении небольшого татарского отряда.

В Сарае между тем появились странные дервиши и начали тайно мутить народ, восстанавливать его против царствующего хана. Они поговаривали, что хан Амурат клятвопреступник и грешник, что на его совести много безвинно погубленных мусульман, что было знамение в городе Хорезме - пала звезда с красным хвостом, а это, по предсказанию, к большой крови, если на святом престоле Чингисидов будет восседать Амурат-хан, неправдой занявший его. Дервишей ловили, били палками, секли мечами, но их не убывало, а становилось все больше. А вскоре и простолюдины стали выступать против Амурата и славить Абдуллаха, царевича из Мамаевой Орды, как прямого потомка хана Узбека.