Неволя

Не зная, как отделаться от своих тревожных предчувствий, мальчик старался не встречаться с Михаилом. Завидя его издали, он сворачивал в сторону, а если все же их сводил случай, не вступал с ним в беседу. Молчал, смотря на него пытливыми темно-серыми глазами снизу вверх, и от его взгляда Михаил немел сам и, к своему стыду, замечал, что ему нечего сказать этому мальчику, не о чем спросить. Это его очень огорчало.

Как-то раз, подбив стрелой на лету птицу, радостно-возбужденный Лулу ворвался со своей добычей к матери в юрту. В полумраке на ковре, рядом друг с другом, сидели мать и Озноби, и векиль, этот ненавистный векиль, держал пальцы её в своей руке. При появлении сына Джани смутилась, поспешно отняла свою руку и стала поправлять накидку на волосах.

Кровь ударила в голову Лулу, ноздри его начали раздуваться от бешенства, но он сдержался, несмотря на то что был очень юн и вспыльчив по нраву. Как ошпаренный, выскочил он из юрты, отбросил в сторону убитую птицу и умчался на коне в степь.

На следующий день Михаил прогуливался по степи неподалеку от становища и засмотрелся на орла. Распластав широкие крылья, птица медленно парила, все ниже и ниже кругами спускаясь к земле. Михаил загородил ладонью глаза от солнца, чтобы лучше видеть, как вдруг что-то больно ударило его в плечо и со стуком упало на землю. То был небольшой круглый камень, брошенный чьей-то рукой. В это время мимо промчался на своем косматом скакуне Лулу. Михаил схватился за плечо и долго смотрел вслед мальчику, потом в глубоком раздумье направился в свою юрту. Ненависть мальчика тревожила его, а главное, он не знал её причины. И это было плохо.

Вечером он пошел к Джани поделиться своими тревожными мыслями и застал в юрте Лулу. Сидя на ковре против открытого входа, он пил кумыс из большой расписной пиалы Нагатая, а мать сидела подле и смотрела на него с обожанием, и каждая черточка её лица выражала спокойствие и счастье. Кроме них, в юрте никого не было.

Михаил в нерешительности задержался у порога. У него сейчас же возникло желание повернуть назад. Его взгляд встретился со злым взглядом мальчика. Лулу опустил руку с пиалой и пронзительно закричал:

- На колени, раб!

Джани опешила, а Михаил, не раздумывая, покорно опустился на колени и с готовностью стал ожидать новых указаний.

- Сын, - шепотом проговорила потрясенная мать, веря и не веря тому, что услышала. - Как ты смеешь!

Краска схлынула с её щек, лицо стало белее полотна. И тут произошло то, чего никто не ожидал - ни Лулу, ни Михаил. Джани стремительно кинулась на сына, схватила за уши и стала драть их с такой силой, что у того соскочила с головы тюбетейка и откатилась на середину ковра.

- Как ты смеешь, негодный мальчишка! Как ты смеешь?!

Лулу не на шутку перепугался, однако ловко вывернулся из слабых материнских рук и, красный, распаренный, выскочил из юрты с такой поспешностью, что только прах взвился у порога от его быстрых ног.

С Джани сделалась истерика, она опрокинулась навзничь и, рыдая в голос, ломая руки и ударяясь затылком, металась по полу. Сбежались испуганные служанки и, причитая и уговаривая её, уложили в постель, укрыли тонким шерстяным одеялом.

Утром служанка Джани, молоденькая хорошенькая девушка, круглолицая хохотушка, а теперь озабоченная и встревоженная, прибежала к Михаилу и позвала его к госпоже.

Ознобишин застал её лежавшей, сильное нервное потрясение лишило её сил. Она с трудом могла поднять руку и говорила слабым голосом, как больная. Михаил опустился возле на ковер. Она поспешно нашла его руку и сжала горячими дрожащими пальцами.

- Прости его, - попросила она со слезами на глазах.

Затем, приподняв голову и убедившись, что в юрте никого нет, откинулась на подушки и совсем тихо прошептала:

- Он не знает, что творит... Не знает, кто ты...

В это время раздался шорох шагов. Вошла стряпуха Такику, худая востроносая женщина с темной морщинистой кожей лица и живым блеском черных ввалившихся глаз. В руках она держала высокий металлический сосуд с узким горлом.

Михаил молча поднялся с колен и пошел к выходу. Недобрый взгляд стряпухи показался ему подозрительным. За порогом юрты он быстро обернулся и заметил, как та зло сплюнула ему вслед.

Он знал, что Такику ненавидит русских, кто бы они ни были - рабы или свободные. А с тех пор, как был убит под Нижним Новгородом её муж Ергаш, участвовавший в разбойном набеге с мурзой Тогаем, она перестала скрывать свою ненависть и выражала её открыто. У Михаила мелькнула мысль: уж не от этой ли чертовой бабы пошло все зло? Лулу был лакомка, любил сахар и сладкое печенье, а Такику - большая мастерица их печь, и мальчик, по наблюдению Михаила, часто вертелся возле её юрты. Он решил проверить это поточней и поручил Кулан, старушке-стряпухе, проследить за Такику. Кулан была предана Михаилу за его сострадание к ней, за то, что он предоставил ей на старости кров и кусок хлеба, и верно ему служила.