Невольница: его проклятие (СИ)

Я снова отвернулась. Пришел оправдываться в пьяном порыве, за который завтра же возненавидит меня. Мне не нужны его оправдания. Оправдания ничего не изменят.

— Я уже видела достаточно.

Я вновь проклинала себя за слова и надеялась лишь на то, что завтра он их не вспомнит. Я буду покорной. Буду приспосабливаться и ждать. Очень терпеливо ждать.

Он вновь склонился надо мной, дышал прямо в лицо:

— Вот как? Значит, я хуже этих грязных свиней?

Я открыто посмотрела в глаза:

— Ты не хуже. Ты такой же.

Он молчал. На шее напряглись жилы, вздулись вены на висках. Он вцепился в край кушетки и, казалось, вот-вот опрокинет ее:

— Такой же… — слова едва вылетали сквозь стиснутые зубы. Он отстранился так резко, что кушетку тряхнуло: — Беглому положено клеймо и сорок пять ударов. Один раз я пожалел тебя. Пожалею ли снова?

Я отвернулась, лишь слышала, как с легким шорохом отъезжает дверь и отдаляются его спешные шаги.

Глава 8

Я с трудом терпел, пока раб закрепит булавку с огромным, как орех, сапфиром, скрепляющую концы широкого синего галстука, и накинет мантию. Он возился так долго, что хотелось ударить. Никогда не любил это придворное тряпье — мундир привычнее. Но нужно. Теперь нужно вдвойне.

— К чему такая срочность? — Ларисс протиснулся в двери, скрестил руки на груди, поджал губы.

— Пирам прислал письмо с одним из офицеров.

Брат нахмурился:

— Письмо? Бумагу с посыльным?

Я кивнул — как ни странно, это один из самых верных способов сохранить тайну. Сигнал проще перехватить.

— Официальное оповещение еще не пришло — и неизвестно когда придет, но с Императором случился удар.

Лицо Ларисса вытянулось. Он какое-то время молчал, сосредоточенно поджав губы и потирая подбородок. Наконец, посмотрел на меня:

— Император скончался?

— Еще нет, но это может случиться в любой момент. Сам понимаешь. Нужно быть во дворце, чтобы не упустить Пирама и заткнуть рот Марию Кару. Великий Сенатор не отдаст должность без воплей и, конечно, обложится всем выводком, пытаясь сделать из них брандер.

— Брандер… — брат хмыкнул. — Ты неисправимый салдафон.

— Знал бы ты, чего мне стоит сдержаться, чтобы не расплющить рожу его любимого сынка.

— Стерпишь, никуда не денешься, — меня полоснуло острым взглядом. — Сенатору придется сложить полномочия по закону. Но лишь по истечению срока траура, помни об этом, — он закинул в рот виноградину и разжевал вместе с косточками. — Тебе нужно вытерпеть эти три месяца в любом случае. Не дави раньше времени. И держи себя в руках. Сенатор далеко не дурак — ты прекрасно знаешь. Хитрый жирный двуличный засранец. Не пытайся его тайно переиграть — не по тебе задачка. Даже не пытайся, слышишь? На твоей стороне закон — вот и следуй ему. Закон — твое самое верное оружие. Слышишь меня, Адриан? Закон.

— Да, но он успеет столько наворотить за эти три месяца. Я знаю, что он уже готовит заявление сенату и ждет поддержки. А я лишь в прошлом году вошел в сенат. Все эти чванливые старцы смотрят на меня свысока.

— Пусть смотрят, — Ларисс прищурился и сцепил руки на груди, — главное, чтобы не забывали почаще оборачиваться и поглядывать за спину.

Я шумно вздохнул и посмотрел на брата в отражении зеркала. Как же, черт возьми, мы похожи. Но только внешне… Внутри мы разные, как цвет нашей кожи.

— Он попытается надавить на Пирама и оставить должность Великого Сенатора в императорской семье. Его разорвет, если придется слагать мантию для меня. Он мечтает передать полномочия сыну. Марий Кар слишком сильно походит на папашу — только такой заменой он останется доволен. К тому же, старший Кар имеет вес в Сенате.

— Глупости. Все изменится, как только Пирам займет трон. Октус перестанет быть братом Императора. Да и в сенате полетит порядочно голов. И уж точно, Марий Кар заметно уменьшится в весе. Жаль, не в буквальном смысле.

Я невольно улыбнулся, хоть и ситуация совсем не располагала к веселью. Марий Кар был такой же жирной красномордой бочкой, как и его папаша. В свои тридцать семь он успел совершенно облысеть и отожраться до невероятных размеров, что не мешало ему, как и папаше, пачками вышвыривать одноразовых наложниц. И если Сенатор раздаривал своих рабынь, то его сын просто продавал за бесценок в бордели, куда сам же потом и ходил. К тому же, слухи о его пристрастиях весьма будоражили воображение.

Я покачал головой:

— Октус останется дядей Императора. Это не слишком меняет положение.

— Дядья — уже не такое близкое родство. Успокойся, Адриан. Ты просто плохо спал. Как и всегда в последнее время.

Я отмахнулся, знал, куда клонит:

— Ты забываешь про герцога Тенала. Он сделает все, чтобы настроить сенат против меня, будь уверен. Тенал давно спелся с Октусом. Он не может в открытую требовать возвращения дочери, но сделает все, чтобы прижать меня, как можно сильнее. Тенал — вздорный визгливый старик. Он не успокоится. И ты это понимаешь не хуже меня.

— Ты бы на его месте тоже был оскорблен.