Невозможность путешествий

Мы и махнули. Загрузились в автобус и поехали. Всю дорогу до Алма-Аты мы говорили шестистопным ямбом. Only. Где-то возле Фрунзе классический размер настолько прочно лег на извилины, что все мысленные мысли организовались в ровный, правильно организованный поток из чередующихся ударных и безударных слогов. Мыслить как-то иначе казалось невозможным.

На центральном автовокзале пересели на рейсовый автобус и еще два часа тряслись в шестистопном ритме, пока не доехали до Кара-Балты, маленького городка, где жил Киприянов.

В армии он был королем. Солдаты слушались, офицеры уважали. Мы подружились. После увольнения задумали дембельское путешествие — решили объехать всех наших. Сначала отгуляли у меня, потом все разъехались, чтобы через месяц встретиться на Иссык-Куле. Приехал лишь я один. Витька встретил, вот точно так же, на центральном фрунзенском автовокзале мы пересели в дребезжащий рейсовый, потом долго шли по ночной Кара-Балте. Уже подходя к дому, Витька меня предупредил:

— Ты знаешь, а мы с подселением живем…

Как с подселением? Все просто — в коммунальной квартире. Две крохотные комнаты на четверых — пьющий папка, мамка учительница английского языка и младший брат-балбес. Приплыли! А у меня обратные билеты только через месяц!

Однако все устроилось наилучшим образом. Пока мы расслаблялись на Иссык-Куле, мамка уехала со своим классом в Минск, брат свалил в трудовой лагерь. Папку тоже ни разу не видел — он пошел на рыбалку и пропал. Впрочем, как и сам Витька. На следующий день после Иссык-Куля мы встретили киприяновского одногруппника. Тот напугал Витьку, еще не отошедшего от муштры (я был свидетелем, как Витька, сняв трубку домашнего аппарата, механически выдохнул: «Первая рота. Старший сержант Киприянов у телефона слушает!»), что началась практика и нужно срочно быть там-то и там-то, иначе отчислят.

На следующий день Витька собрался и уехал. Так я остался один в чужом доме. В чужом незнакомом городе. В чужой стране. Две недели полного одиночества, полного выпадания и светлой дембельской печали — ибо после Фрунзе меня ждала родина тоски — солнечный Кишинев — и старшина Толик Терзи. Мы хотели махнуть к нему вместе с Витькой, но, видимо, не судьба.

Так я тогда Киприянова больше и не увидел. За день до отъезда вернулась его мама из Минска, нарисовался папа с рыбалки; меня загрузили в старенький «запорожец» и повезли в аэропорт. Разумеется, у меня остались к Виктору некоторые вопросы. Например, как сложилась судьба у его бывшей девушки Кристины, по которой старший сержант Киприянов страдал все два года срочной службы…

…Вот мы с Макаровой и упали Витьке как снег на голову в неуютном и тихом феврале. Макарова тактично отошла в сторону. До сих пор помню, как у Витьки глаза расширились, когда он увидел меня, соткавшегося словно бы из зимнего воздуха…

…А про саму Алма-Ату я мало что помню. Много самодельного вина выпито было, много отвлеченного и умственного общения, зашитого в шестистопный ямб шекспировских пьес. В минуты просветления Зацарина выводила нас на улицу. Ну, да, помню каток «Медео», потом главный проспект и придыхание, с которым она показывает особняк первого секретаря ЦК КПК товарища Кунаева. И автовокзал помню, с которого начался киргизский вояж.

Но самое сильное впечатление оставила ретроспектива Ильи Глазунова в музее изящных искусств (должна же быть в поездке культурная программа), которую мы посетили для «прикола». Но вот великая сила искусства: ничего не помню, даже дом Кунаева, а выставку Глазунова, к стыду своему, помню, и даже хорошо.

Мне тогда показалось: Алма-Ата — странное место. Более странное, нежели Фрунзе, где с восточным колоритом все более определенно. А Казахстан словно бы застрял в промежутке, впитав все советское. Один мой приятель любит говорить о своей исторической родине, Львове, — «нищета материи». В Алма-Ате у меня осталось ощущение «тщеты материи», когда люди живут параллельно тому, что их окружает.

Такая вот, значит, случилась у меня тогда Алма-Ата.

Семиглавый Мар — Шипово

(Расстояние 1209 км, общее время в пути 1 д. 3 ч 21 мин.)

Вечер перестает быть томным — пограничных пунктов, оказывается, четыре. Сейчас мы въехали на территорию суверенного Казахстана, потом снова окажемся в России для того, чтобы во второй раз попасть в бывшую советскую республику.

Теперь проводник, в некоторой ажитации, приволок мне целую коробку картриджей. Сначала подослал проводницу, ранее снабдившую меня тряпками. Видимо, это был пробный шар. После первого поста она пришла с причитаниями о взятке: пришлось дать, чтобы пропустили, а для ее кармана это деньги значительные… тысяча тенге…