Невозможный мужчина

– Хорошо, тетечка. Ты не выходи, я сейчас зайду уже, – откликнулась я.

– Так я и не выхожу. Холодно дюже. Ты шоколадку привезла? – Вот же сладкоежка неисправимая.

– Ха! Я тебе, тетечка, целый шоколадный вафельный тортик привезла, твою любимую «Причуду», – приподняла я пакет, демонстрируя ей.

– От это хорошо, а я чайник тада поставлю. Заходи ужо скорее, холоду в окно напускаю, – проворчала тетушка и закрыла, наконец, окно.

Я обмела с сапог снег на крылечке и вошла в тускло освещенные сени, в которых уже ощутимо пахло печным дымком, вениками для бани и счастливыми детскими воспоминаниями о том беззаботном времени, когда мы приезжали сюда всей семьей: мама, папа, я…

– Лан, ты заснула там поди? – окликнули меня.

– Иду-иду, тетушка. – Я отворила дверь в жарко натопленную комнату и практически на пороге обняла доковывлявшую до меня тетю.

– Ох, Ланка, беда мне с тобой – отощщала вона как – одни глазищи да титьки торчать. А и славно, что торчать. Мужики-то небось пялются, бессовестные козлищи, а? Не тискают? А то по мордасам их, ежли чё, – сверкая шальными зенками, приговаривала тетушка, ловко снимая с меня шубейку и устраивая ее на теплый бок печки.

– Теть Том, ну опять твои шутки-прибаутки казарменные, – вздохнула я, невольно кося глазом на старое помутневшее зеркало в трильяже.

– Так ить какими им быть-то, ежли я в тех казармах стокма лет проработала, – словно оправдываясь, пробухтела моя роднуля. – Так чё с мужиками-то, пельмешка? Тискают? Али так и не пущаешь никого. – И, не услышав моментального ответа, тут же влепила: – Ну и дура. Вот доиграешься, как я, останешься без деток на старости лет.

Нет, и эта туда же? Это что, инфлюэнца какая-то, или у меня на лице что-то? Надпись: «Поговорите со мной о детях»?

– Томусь, ну окстись, у меня уже есть детка одна. Вон какой вымахал, – возмутилась я ее игнорированию столь очевидного и, между прочим, горячо любимого ею факта, то есть внучатого племянника.

– Дык вырос Дэн твой, женихается уж вовсю, чай. А ты садися, вона чайник закипел, сейчас мы с тобой горяченького попьем со сладеньким-то. – Тетушка захлопотала возле плиты, загремела чашками, блюдцами, а я выложила на стол гостинцы, достала разделочную доску и принялась нарезать «Причуду» мелкими квадратиками, как любит тетушка.

– Да старая я уже, тетушка, – внезапно ответила я. – Куда мне с мужиками тискаться. Им молодых подавай, упругих да с ногами от ушей.

– А ты у нас в каком месте не упругая? – удивилась тетка, выныривая из-за кухонной занавесочки, отделявшей общую комнатку от плиты. – Титьки, вишь, упругие да гладкие токма у телки нерожавшей. А ты у меня в самом соку баба-то. И молодая, и умная, и попа, и титьки…

– Том, ну хватит тебе, я же серьезно, – просипела, потому что горло опять предательски перехватило. Где сейчас этот любитель потискать, а главное с кем? Ладно-ладно, дети, Рождество, что это я, но ведь кроме детей есть еще их мать… моложе, ухоженнее, наверняка красавица… Какой там процент повторных любовных связей у прежних супругов? Немаленький, помнится. Да и какое у меня право вообще об этом думать, у нас-то, может, уже вообще все…

– А и я серьезно. Ты какая-то не такая седни, пельмеша моя. – Еще бы ей меня не насквозь видеть. – Давай, говори, что у тебя стряслось. Неуж влюбилась?

И в этот момент плотину, трещавшую по швам уже не один месяц, как будто прорвало. Я разревелась. Позорно всхлипывая и причитая, завыла-заревела белугой. В первые секунды тетушка опешила, застыв с приоткрытым ртом и повисшими на самом кончике носа очками.

– Ага. Тута чай не поможет, – хлопнула крепонькой ладошкой моя родственница и поковыляла в сени, в закуток, где хранился драгоценный самогон, настоянный на семи травах.

Налила прозрачной зеленоватой жидкости в граненый стакан на два пальца и подвинула ко мне.

– Вдохни, хлопни залпом и выдохни. Не перепутай, – погрозила пальцем моя врачевательница.

– А он чё? – едва я выдохнула, спросила тетушка, оперев голову на ладошку.

– А он молодой совсем, – утирая слезы, брызнувшие после «вдохни-залпом-выдохни» дыхательного упражнения, ответила я.

– Как Дэн твой, чё ли? – выпучила глаза старушка.

– Ну ты, теть как скажешь тоже. Не. На пять или шесть лет младше меня, – горько вздохнула я.

– И чё? – удивилась Тамара Сергеевна. – Подумаешь. На тебя, такую худущую, ни в жисть не скажешь, сколько тебе лет.

Да разве в этом дело? Да разве речь о том, какая я прямо сейчас, а не о том, что будет потом?

– Тетушка, тут такая история длинная и запутанная, – сделала я слабую попытку свернуть тему, неожиданно понимая, что все мои «железные» доводы против отношений с Максом стали утрачивать свою твердость, приобрели зыбкость, неубедительность даже в собственных глазах. Как такое объяснишь тогда?

– Так мы и не торопимся никуда. Ты ж с ночевкой?

– С ночевкой, – кивнула я обреченно.

– Вот и ладненько, я ж тебе на печке постелила, как ты любишь. Тулупов туда набросала. Так что давай, Ланочка, гутарь, душа моя, что там за малец – путевый ли?

– Ох, Томчик, путевый, еще какой путевый, только…

– Только что? Молодой да дурной?