Невозвращенец

Был случай прошлым летом… Участвуя в очередной школьной потасовке, Татьяна умудрилась толкнуть одноклассника так, что тот каким-то образом сломал руку. Дело было на летней практике, после которой сестрица уже собралась отбыть с моим отрядом в двухнедельный поход в долину. Она ещё с апреля бредила этим путешествием, задёргала меня всяческими вопросами по типу: «А можно мне на вершину Синей скалки подняться?», «А можно я в новых кроссовках пойду?», «А можно я с водопада прыгну?» – она уже потихоньку собирала свой походный рюкзак, как вдруг произошла эта история с одноклассником и сломанной рукой. Родителей вызвали в школу, естественно, ничего хорошего про Татьяну не сказали, и мама, придя домой в очень нервном состоянии, заявила, что в наказание дочь никуда не пойдёт, и ни Танькины извинения и слёзы, ни мои уговоры на мать не действовали. Отложить поход до того момента, когда мать остынет, я никак не мог, поэтому, кое-как успокоив сестрёнку тем, что я возьму её в следующий раз совершенно точно, я ушёл без неё. Отряд выдвинулся рано утром, довольно быстро миновал первую гряду гор, удивительно безболезненно выдержал подъём по ущелью и раскинувшейся по всей его ширине реке, и чуть быстрее, чем предполагалось, добрался до цели. Два дня мы простояли там, пережидая туманные и дождливые дни, потом решили остаться здесь и на третий, ибо провизии мы взяли чуть-чуть с избытком, как вдруг на шестой день, считая от начала пути, к нам в лагерь из лесу явилась Танька. От одной только неожиданности я вспомнил столько ругательств, сколько не слышал за всю жизнь. Я готов был поверить, что чего-то надышался и сестра мне померещилась, но она не могла померещиться всему лагерю. Как позже выяснилось, на следующий день после моего ухода она собрала вещи и, оставив родителям записку «Я ушла в горы» (не знаю, чем она думала, когда такое писала), сама отправилась следом за отрядом. Шла она, понятное дело, чуть подольше нашего и догнала нас только потому, что мы остановились на три дня вместо двух запланированных. Но у меня до сих пор в голову не укладывается, как эта девчонка умудрилась в одиночку пройти весь нелёгкий путь. Там ведь… крутые подъёмы, водопады, обрывы, спуски, которые без снаряжения миновать очень трудно, там тысячи обходных дорожек и неверных троп, способных сбить с толку даже знатока этих мест, и я уже молчу о диких зверях и погодных условиях, пришедшихся на последние три дня… Я и впрямь озадачился, как Танька вообще решилась на одиночный поход: ведь умная девочка, должна соображать, на что идёт. Знал бы кто, что периодически чудится в лесу, особенно, ночью, и знал бы кто, как страшно может стать, когда засыпаешь под шум реки. Я, человек, бывающий в горах куда чаще, чем в городе, и сам пытаюсь как можно реже оставаться на ночь возле реки и уводить отряд немного выше от шумной воды, но Танька… Рассказывала она о своём путешествии весьма увлечённо, пару раз упомянула, что ей становилось немного страшно, но в целом её довольная смуглая физиономия говорила лишь о прекрасной прогулке и исполнившейся мечте – по дороге она всё-таки сиганула со скалки в речку, как с трамплина. Я слушал её и тихо шалел… Первым делом надо было как-то известить родителей о том, что их дочь уже в полной безопасности, но, чёрт возьми, как? До ближайшего населённого пункта три дня пути, связи нет, отправить Таньку обратно одну – безумие, на которое способна только она сама, – а возвращаться с ней и отрядом раньше срока – значит лишиться и удовольствия, и заработка. Оглядев наши съестные запасы, я немного воспрянул духом: мы могли себе позволить задержаться ещё на день… Воспользовавшись этим, я решил взять пример с Татьяны и побезумствовать. Идея пришла в голову и впрямь немного ненормальная. С сестринской, конечно, не сравнится (её мало, кто переплюнет), но обычно такими вещами я не занимаюсь. Взяв еду на день и оставив отряд с Танькой (что тоже с моей стороны заведомо опрометчиво), я отправился на ближайшую горную вершину. Надежда была не велика, но возможно, что с горы получилось бы дозвониться до родителей и сообщить им о подвигах сестрицы по телефону, однако, добравшись до вершины и всё-таки неожиданно дозвонившись с третьего раза до насмерть перепуганной матери, в душе ликуя, я вежливо матом объяснил, что Таня живая и здоровая со мной. Я точно не помню, но похоже, мама поняла всю ситуацию с первых моих слов – к сожалению, непечатных.

Я огляделся вокруг. Как я и предполагал, гор, обступивших нас гигантскими шатрами с округлёнными вершинами, видно не было. Туман поглотил нас полностью – от ближайшей балки до самой макушки нашего холма. Казалось, что в этом мире, кроме лагеря, состоявшего из двух палаток с брезентовыми навесами, больше ничего не существует. Всё пропало, всё растворилось сахаром в белоснежном чае. И города больше не существует, и исчезли все тропы и дороги, и реки застыли во льду, и моя сестра Танька ходила купаться в небытии, в сплошной белой глазури.